— Ирка! Только не поворачивай башку. Слышишь? На тебя беззастенчиво пялится один субъект. Кстати, весьма и весьма… По крайней мере, фактура классная, — протараторила Эльвира, кося глазами в сторону бара.
— Ну и что? — фыркнула Ирина. — Мало ли кто на меня пялится? Что мне теперь, сидеть, будто кол проглотила?
Ирина демонстративно повернула голову вправо и натолкнулась на внимательный взгляд парня. Странно, но они оба смутились, покраснели, отвели глаза.
— Все! Искра есть, как говорит мой брат, заводя свой драндулет с коляской, — посмеивалась Эльвира.
— Отстань! — неуверенно прошептала Ирина, опуская глаза.
— Я-то отстану, а вот он, похоже, уже нет.
— Пошли в общагу. Завтра семинар, если ты помнишь. Надо подготовиться. А то Стукалкина загоняет потом с перезачетами.
— Пошли, — нехотя встала Эльвира и метнула взгляд в сторону барной стойки. — О! А высокого блондина в черных ботинках уже корова языком слизала.
— Ну и слава богу!
Подруги вышли в промозглую темень октябрьского вечера и направились к станции метро.
— Девушки, вас проводить? — услышали они мужской голос и разом оглянулись.
Высокий незнакомец из кафе, широко расставив ноги и засунув руки в карманы куртки, стоял в метре от них и улыбался.
— А почему бы и нет? — не растерялась Эльвира.
— Анатолий, — первым подал он руку Эльвире.
— Эля, — насмешливо отозвалась она, пожав его руку.
Парень перевел взгляд на Ирину и снова смутился.
— А это Ирина, — подсказала Эля. — Моя подруга и однокурсница.
— Да? А где вы учитесь, если не секрет?
— В финансово-экономическом, на бухгалтеров, — ответила Эльвира, толкнув локтем набравшую в рот воды подругу.
— О-о! Перспективная профессия.
— А вы где работаете? — изо всех сил поддерживала разговор Эльвира.
— В строительной фирме. Строим многоквартирные дома.
— Вы каменщик? — спросила Эльвира.
— Зачем? У меня инженерная должность. Я мастер на монтаже.
— А-а.
Разговор все же иссяк. Ирина так и не проронила ни слова. Они подошли к станции метро.
— Ну теперь мы почти дома, — сказала Эльвира. — Три остановки и сразу наше общежитие. Так что можете дальше не провожать.
— А нам по пути, — не отставал парень.
— А вам в какую сторону? — вдруг спросила Ирина.
— В вашу, — не растерялся Анатолий.
— А-а, ну тогда поехали, — пригласила Эльвира.
В вагоне девушки сели, а Анатолий встал рядом, держась за поручень. Всю дорогу они молчали, и Ирина ловила на себе все тот же внимательный взгляд парня.
С этого вечера начался новый этап в ее жизни. Что бы она ни делала, куда бы ни шла, о чем бы ни думала — все было так или иначе связано с Анатолием.
— Твой внизу сидит, с вахтершей разговаривает, — сообщали Ирине соседки по общежитию.
— Твоему-то хоть известно, где собираемся? — спрашивала ее Эльвира перед новогодним балом.
— А я твоего видел на стадионе, — говорил ей Неврев, встречая Эльвиру у крыльца института.
Так и повелось: твой, твоему, твоего… Ирина уже настолько привыкла к этому, что считала Анатолия своей собственностью, впрочем, как и себя, полностью принадлежащей ему. Их отношения плавно и естественно подошли к свадьбе, которую сыграли в студенческом кафе их института. К тому времени они уже снимали однокомнатную квартиру на окраине города. А через год родилась Аленка. Анатолий подменялся с напарником, чтобы утром помочь Ирине вытащить на прогулку коляску, сбегать в молочную кухню, постирать пеленки и ползунки. Жили скромно. Его зарплаты едва хватало, чтобы платить за квартиру, покупать подрастающей дочке одежду и игрушки, соки и фрукты. Родители, конечно, помогали. Но какую помощь можно было ждать от простых работяг, которым постоянно задерживали зарплату? Через семь лет такой маеты ситуация резко изменилась. Теперь Анатолий работал в фирме, возводящей коттеджи и особняки для новых русских, и заработки у него возросли в разы. Они заплатили первый взнос за двухкомнатную квартиру, а вскоре переехали в нее, не веря до конца в такое везение. Комнаты были огромные, и Анатолий сделал перепланировку, выкроив что-то в виде алькова. Это помещение стало их спальней.
В отличие от многих друзей и знакомых, разведенных, да не по разу, их семейный корабль всегда был на плаву. Без крена и течи, он уверенно шел по житейскому морю, а волнения если и были, то несерьезные какие-то, во всяком случае, штормом их не назовешь.
И зачем Эльвира посеяла в ее душе нехорошее чувство, обронив: «Жена узнает об изменах мужа в последнюю очередь»? Какая же она злая! За что она мстит ей, своей близкой, закадычной подруге? За ее внешность? За благополучие? Или это не месть и не зависть, а обычная Элькина хохма?
Ирина безотчетно начала анализировать все сколько-нибудь «сомнительные» ситуации, когда мужа можно было заподозрить в возможной измене. Например, на новогодней вечеринке, где она была в обсмеянном Эльвирой наряде, Анатолий был в ударе. Он неутомимо приглашал танцевать одну за другой, пока не перебрал всех «обаяшек» от двадцати до сорока лет, сидящих за столиками ресторана. Ну и что? Ее Неврев тоже без дела не скучал. Да и они сами отплясывали с чужими мужьями так, что пыль столбом стояла. Нет, не там она ищет. А может… У нее перехватило дыхание. Какая же она дура! На месяц оставляет мужа одного, уезжая с дочерью в Порошино! Он, конечно, навещает их по выходным, но остальное-то время гуляй — не хочу!
Ирина покосилась на Анатолия, уверенно управляющего автомобилем и не подозревающего о крамольных мыслях жены. Нет, он на такую подлость неспособен. Одно дело на вечеринке кого-то прижать, в щечку чмокнуть, комплимент отвесить…
Ирина посмеялась про себя. И в самом деле «отвесить». Она-то знала, какие тяжеловесные комплименты делает ее муж. Например, той же Розе Платоновне сказал, когда она прихорашивалась возле зеркала:
— Вот с такой женщиной не стыдно и на пляж пойти.
На что острая на язык дама парировала:
— Зачем на пляж? Если не стыдно, можно сразу в баню.
Ирина снова взглянула на Анатолия и прыснула.
— Ты чего? — удивился муж.
— Да так. Вспомнила.
— Интересно, что?
— Как ты сделал комплимент нашей Розе Платоновне.
— Это когда?
— В ресторане, на вечере.
— А-а. Той, с тонкой талией?
— Надо же, запомнил, — ревниво подколола его Ирина.
— Ну, такую фигуру нетрудно запомнить. Жаль, не первой свежести осетринка-то.
— Фу, какой ты похабник! А я не знала.
