Мы оставили машину на стоянке, где был последний островок цивилизации – с ресторанчиком и общественным туалетом. Дальше дорогу преграждал шлагбаум и идти разрешалось только пешком – начинались готические дебри. Заснеженный лес наверняка кишел вооруженными рыцарями, которые отстали от крестового похода, заблудились в Альпах и скитались до наших дней в поржавевших латах среди снега и гор. Я представила, как время от времени какой-нибудь рыцарь выходил на дорогу, озирался испуганно, опускался на колени, трогал руками асфальт и убегал в ужасе обратно, в лесные чащи.
За поворотом нам открылась удивительной красоты долина, а сквозь белые ветки деревьев были отчетливо видны зубчатые башни и тяжелые ворота с массивной решеткой. По стилю замок был, пожалуй, ближе к романской архитектуре. Башни как шахматные ладьи, низкая защитная стена с бойницами, напоминающая Новодевичий монастырь, а дальше и вовсе странной формы здание со ступенчатой крышей, как будто его достраивали по частям, по случаю внезапных финансовых поступлений.
– Это новодел! – гордо сказал Димка, как будто сам участвовал в строительстве. – В Германии во время Второй мировой войны были разрушены практически все замки, пришлось восстанавливать из пепла.
– Все-все? – разочарованно спросила я.
– А те, что не новодел, те просто развалины, – ответил Димка, доставая фотоаппарат. – Здесь недалеко есть такие руины. Обнимитесь с Антоном, я вас запечатлею для истории.
– Лучше на фоне развалин, – подал голос муж. – Они больше подойдут для нашей семьи в качестве фона.
Ну почему, почему он такой брюзга и зануда! Три дня прошло с того момента как я, обойдя деревеньку Гольхем по кругу, попала в теплые объятия немецкого паба – целых три дня! – а он все мотает мне нервы. Как будто если бы я не выпила перед прогулкой стаканчик мартини, я легко нашла бы обратный путь. Ведь Антон прекрасно знает, что я страдаю топографическим кретинизмом и это не зависит от принятого спиртного. И все равно муж упорно делает вид, что главная проблема в семье не его занудство, а мой алкоголизм. Как он это называет.
– Мама, когда я вырасту, то стану рыцарем. Обязательно! – завопил Гришка и побежал вверх по горке, смешно косолапя и увязая в снегу.
Он был в синем комбинезоне, в капюшоне и в ботинках с высокой шнуровкой, словно маленький космонавт, потерявшийся на заснеженной луне. Добежав до мостика, перекинутого через узкий ров, Гришка остановился и помахал нам рукой. Потом весело протопал по мостику, сбивая снег носками ботинок, и начал ломиться в замок.
– Рыцари, это я! – кричал Гришка и колотил кулачками в варежках в тяжелую кованую дверь. – Мама, почему они не открывают? Они что, уснули там все?
Горечь детского разочарования была столь сильна, что я тут же пожалела о том, что мы отправились на эту прогулку, а главное, что я, глупая, наобещала ребенку свидания с историческими воинами, одетыми в железо. Наверное, я разговариваю с маленьким сыном слишком серьезно, забывая, что он принимает за чистую монету любой бред, не чувствуя иронии, не видя подвоха. Он ведь даже еще верит в Деда Мороза!
– Не расстраивайся, малыш, это не настоящий замок, – ласково сказала я, подходя к Гришке и обнимая его за плечики.
– Почему не настоящий? – удивленно вскинул брови Гришка.
– Ну, понимаешь, настоящий замок был разрушен много лет назад. А этот построили, чтобы сделать в нем музей. И сегодня в музее выходной день. – Я подумала и добавила: – Гриш, я думаю тебе пора уже знать. Видишь ли, рыцари… давно умерли.
Сердце екнуло. А не рано ли ему окунаться в серую правду жизни? Ведь живет человек, верит в свою сказку и ждет встречи с ней. А потом приходит кто-то и говорит ему менторским тоном, что все, во что он верил раньше, глупость, что ничего сказочного не будет, что в жизни вообще ничего не происходит вдруг, кроме горя и бед. Впереди его ждет только рутина и скука, а из бойниц зубчатой башни никогда не появится лучник, потому что все лучники давно умерли.
В этот момент из бойницы башни выглянул человек в блестящем металлическом шлеме и что-то прокричал нам по-немецки. От неожиданности я ойкнула, схватила Гришку в охапку и бросилась бегом по мостику через ров.
– Там… Там кто-то есть! – закричала я Димке с Антоном, прогуливающимся вдоль защитного рва.
Мужчины остановились. Гришка стал вырываться из моих рук, возбужденно комментируя события:
– Папа, там все-таки есть рыцарь. Он живой, и у него шлем – такой же, как шапка тети Юли. Папа, почему тетя Юля ходит в шлеме? Она боится, что на нее нападут, да?
Димка что-то прокричал рыцарю в бойнице, тот ему ответил. Димка сказал «Данке» и повернулся к нам:
– Охранник музея говорит, что они откроются через два дня, а вход в музей стоит четыре евро.
– Мама, пусти! – потребовал Гришка, болтая ногами.
Я поставила ребенка на землю и перевела дух. На меня мрачно смотрел Антон:
– Что с тобой? Знаешь, ты меня очень беспокоишь в последнее время. – Повернулся и пошел вдоль рва, в сторону развалин.
А правда – что со мной?
Когда я встречаю знакомых, с которыми не виделась много лет и они спрашивают, как у меня дела и как сложилась жизнь, я отвечаю совершенно искренне, что все прекрасно. Это половина правды. Вторая половина – все ужасно. И это утверждение парадоксально только на первый взгляд. Я молода, здорова и не мечтаю похудеть, выгодно отличаясь последним от многих подруг. У меня высшее образование, приличная работа, муж и ребенок, есть крыша над головой, и мы не бедствуем.
Но… Во-первых, в тридцать с лишним лет делить крышу, которая над головой, со свекровью – это, я вам скажу, испытание для стойких. Во-вторых, пока я сидела дома с маленьким Гришкой, мне казалось, что жизнь, интересная, яркая и шумная, проносится мимо в сверкающем скором поезде только потому, что я выключена из общественно-полезной деятельности. Но к моему огромному удивлению, когда я вышла на работу, положение не изменилось. Настоящая жизнь продолжала нестись в экспрессе, украшенном блестящими лентами и шарами, а я погрязла в мелкой однообразной суете, где все по кругу, где нет взлетов и падений, где все – рутина. Есть набор стандартных действий, которые ты совершаешь ежедневно из года в год, и, что самое противное, большинство из них нельзя исключить.
И в результате каждый день выглядит примерно так. Писк будильника, зубы, мокрая липкая занавеска в душе… держать кофемолку плотно, пока гудит – успеть проснуться… бледная сосиска в микроволновке… опять заканчивается маскирующий тональный крем, прыщ у виска… ребенок не хочет вставать, муж включил новости… не забыть мобильник, не забыть отдать деньги няне, в детском саду сегодня малышей фотографируют… печенье к чаю в офис, компьютер, кофе… текст, заголовок, текст… все переписать заново… это фото уже проходило… позвонить в типографию… подморозило к вечеру… няня сказала, что ребенок чихал, капли в нос, парить ноги, обогреватель в спальню… помыть ботинки, думать про текст, поставить будильник… ушли спать и не собрали игрушки… не забыть позвонить автору, не забыть мобильник, опять не позвонила сестре… тишина, хорошо… пять минут полежать с пультом в обнимку, постараться не думать ни о чем… зубы, смыть глаза, зевнуть. Спать? А завтра… Завтра все сначала.
