Освежившись и поостынув в душе, он вернулся на кухню и опять прислонился к стене, по-прежнему пытливо изучая Фиби взглядом и по-прежнему не произнося ни слова. А та продолжала безостановочно болтать, попутно занимаясь ужином.
Они поужинали яичницей со сладким перцем, луком и беконом. Фиби смаковала каждый кусочек со счастливой улыбкой, ее быстрые руки так и порхали над тарелкой. Затем она убрала со стола и повела наверх Берд, а Мерфи занялся мытьем горы посуды. Для приготовления яичницы Фиби исхитрилась испачкать целых три сковородки: одну для жарки бекона, другую — для яиц и третью — для соуса из лука и перца.
Он сумел бы все приготовить в одной. Но Фиби оставалась Фиби: где бы она ни появлялась, все приходило в полнейший беспорядок. Правда, готовила она лучше, чем он.
До блеска начищая свои сковородки и раскладывая по местам тарелки, чашки, вилки и ножи, Мерфи продолжал раздумывать о ней, о том, какой знакомой и незнакомой одновременно она казалась.
Он приготовил им комнату, где сложил гору подушек и одеял и включил вентилятор на потолке, надеясь, что к ночи там станет достаточно прохладно. Он не торопился устанавливать в доме кондиционеры — ему нравилась обволакивающая жаркая влага Флориды, однако он не был уверен, что лениво вращающийся вентилятор принесет облегчение Фиби и Берд.
За окнами кухни в почти неподвижном душном бризе слышалось звонкое пение лягушек, пронизывающих кваканьем ночную южную тьму, напоенную запахами и чувственным томлением лета.
Внутри весь его дом был теперь наполнен Фиби. Он уже забыл, каким наваждением может стать запах женщины и звук ее голоса. Он помнил легкий сладкий аромат Фиби, и теперь, входя в холл, чувствовал нежный запах яблок и апельсина, который заставлял учащаться его дыхание в полумраке кухни, вызывал смешное сожаление одиночки о том, что ничего у него нет, кроме этих начищенных кастрюль и горшков.
Мерфи прислушался к голосам Фиби и Берд, доносившимся сверху.
Голоса мешались с шумом воды, смешками, восклицаниями… Эти знаки вторжения посторонних в его жилище наполняли его странными, противоречивыми ощущениями. Проклятье, Фиби всегда удавалось заполнить его мысли и сердце, все его существо.
— К дьяволу! — пробормотал он, вглядываясь в темноту за окнами.
Возле двери в холл он заметил на полу золотисто-красный шарф Фиби, легкий, шелковистый, слегка шевелившийся от дуновения ветра, точно был живым существом. Мерфи поднял его и поднес к лицу, вдыхая ее аромат, потом повесил на спинку стула. Этой маленькой вещицы достаточно, чтобы лишить человека сна на целый месяц. Все эти женские штучки, запахи и звуки! Обольстительные, шелковистые, змеящиеся, они словно обволакивали его, сжимая грудь и стесняя дыхание. Он не должен думать о Фиби, не должен мечтать о ней!
Однако что-то же привело ее в его дом!
Нет, он не хочет, чтобы она здесь оставалась!
Только не в его доме, не в его налаженной, размеренной жизни. Он наконец-то научился держать свою жизнь под контролем — оплаченные счета, работа… И незачем ему думать, достаточно ли еды в холодильнике, и вспоминать большие глаза дочери Фиби, смотрящие на него с надеждой и восхищением.
Мерфи провел ладонью по волосам, аккуратно поставил табурет у стены и еще раз осторожно погладил тонкий, мягкий шарф Фиби. Нет, это ему ни к чему! Шелковые шарфы, шум, беспокойство, тонкий аромат…
И присутствие Фиби.
Господь свидетель, Фиби Чепмен ему не нужна, тем более — Фиби Макаллистер. Ни под какой фамилией он не потерпит эту женщину в своем доме!
Однако с ней приехала маленькая девочка, Френсис Берд.
Он приложил ладонь к оконному стеклу, всматриваясь в ночной мрак. Предположим, он избавится от Фиби, но разве может забыть эту худенькую девчушку с огромными глазами, так напоминающую ему Фиби в этом же возрасте? Малышка так и крутится возле него, одаряя сияющим и восхищенным взглядом, точно он был чем-то необыкновенным, из ряда вон выходящим…
Это он-то, ничем не приметный Мерфи Джонс? Он снова с силой потер ладонью оконное стекло. Нет уж, это она — совершенно необыкновенная смешная девчушка, и ее ослепительная улыбка не похожа больше ни на какую в мире. Неужели он может повернуться к ней спиной только потому, что он и Фиби созданы друг для друга не больше, чем лед и пламя?
На мгновение в оконном стекле появилось бледное отражение Фиби, которая пристально посмотрела на него и исчезла. Мерфи обернулся. Кухня была пуста, но он услышал слабый стук входной двери и направился к крыльцу.
— Здесь прохладнее, — сказала она, садясь на качели.
— Как там твоя дочка, в порядке? — Он выключил свет на крыльце, и тьма сразу же жадно поглотила их. Прошло несколько секунд, прежде чем глаза привыкли к темноте. — Если ей будет душно, скажи мне.
— Берд в порядке. Она заснула, как только ее голова коснулась подушки. Тяжелый выдался денек! Она не проснется до самого утра. — Фиби замолкла. Ее бледные руки, как две маленькие птички, вспорхнули в темноте и снова скрылись за спиной. — Мы не какие-нибудь тепличные растения, Мерфи! Отлично справимся с жарой. Извини, я, похоже, перевернула все вверх дном у тебя на кухне, ты должен был оставить уборку мне.
— Ты была занята.
В сумраке ночи она казалась ему призраком, готовым вот-вот испариться, если он пошевелится или вздохнет. Одну босую ногу она положила под себя, а другой тихо раскачивала качели. Копна стриженых вьющихся волос ореолом окружала бледное лицо, и при каждом движении качелей Мерфи обволакивал яблочный аромат ее шампуня. Фиби переоделась в чистые шорты и светлый топик.
Ничего удивительного, что она сейчас похожа на призрак! Ее топик был того же цвета, что и бледные ночные цветы, чей аромат наполнял жаркие летние ночи и мечты его юности. Он не мог припомнить, когда в последний раз обращал внимание на эти цветы или ощущал их тонкий, но сильный запах, а сейчас все вокруг таинственным образом наполнилось их благоуханием.
Мерфи уселся в плетеное кресло напротив Фиби и принялся ждать, чтобы звуки и запахи летней ночи напоили пространство между ними. Впервые с того момента, как он увидел Фиби на крыльце своего дома — смеющуюся, задорную и озорную, так похожую на красивую бабочку, — она сидела примолкшая и съежившаяся.
Нет, он ничего не имел против молчания. Молчание давало ему возможность обрести наконец уверенность и спокойствие. Фиби продолжала медленно раскачивать качели в гипнотическом ритме, который в конце концов едва не усыпил его. Хотя, с другой стороны, какой мужчина уснет, если у него перед носом раскачивается такая соблазнительная ножка? Тут и умирающий воспрянет духом!
А Мерфи был совсем не похож на умирающего! Как завороженный, он следил за ее изящной ногой, такой невыразимо бледной в ночном мраке окружавшего их мира.
— Помнишь, мы раньше любили сидеть вот так, ночью, в абсолютной темноте, — произнесла она и остановила маятниковое движение качелей.
