Другой мир, другая жизнь: Париж, «вольво», собачки. А Маруся кипятильником греет себе воду в банке и раньше всех приходит в издательство, чтобы успеть умыться и почистить зубы, потому что дома, едва услышав, что она направляется в туалет, Тамара фурией вылетает из комнаты, отталкивает ее и запирается там сама.
Маруся ни с кем не делилась подробностями своего немыслимого существования, отделывалась общими фразами, которые уже сами по себе приводили в негодование ее подруг.
Подруг, самых близких, было две: Лиза, с которой Маруся училась в университете, и Тая, с которой они вместе работали в издательстве.
Лиза жила с мамой-инвалидом в крохотной однокомнатной квартирке на Чистых прудах. Она окончила университет с красным дипломом, но от аспирантуры отказалась — готовилась к свадьбе, сразу после которой должна была вместе с мужем, выпускником Академии внешней торговли, уехать на три года в Австрию.
Но накануне бракосочетания у мамы отнялись ноги, и Лиза осталась в Москве, а потенциальный муж повел к алтарю другую невесту. С ней и уехал — очень, видно, хотелось в загранкомандировку.
Лизина мама потом горько шутила, что ценой своего несчастья уберегла дочь от нехорошего человека. А в общем-то это было, конечно, их общее горе, потому что, кроме всего прочего, вот уже десять лет красавица Лиза не имела личной жизни. Мама от этого очень страдала, Лиза, естественно, тоже, но терпеливо и самоотверженно несла свой крест. Хотя крестом не считала — просто такая судьба.
Тая была ее полной противоположностью. Как-то издательский художник сказал ей:
— Ты женщина некрасивая, но фотогеничная. Сразу внимания не обратишь, а присмотришься — все у тебя есть, что надо.
Тая сначала хотела обидеться, но потом решила расценить как комплимент — она была без комплексов. Тем более что художнику не поверила, считая себя очаровательной. И это было правдой — веселая, коммуникабельная, всегда очень стильная и деятельная, Тая в толпе не терялась. Сыновья ее обожали, свекровь души не чаяла, муж подавал кофе в постель, а собака несла тапочки, изнемогая от любви. При этом свекровь была доктор медицинских наук, дети отличники, муж владелец элитной клиники пластической хирургии, а собака вообще — аппенцеллер-зенненхунд.
— В жизни главное — правильно расставить акценты, — любила повторять Тая.
На свои нечастые посиделки они всегда собирались у Лизы, поскольку той очень сложно было лишний раз уйти из дома. Но главное, Лизина мама, Софья Андреевна, всегда составляла им компанию и даже являлась ее душой. Она запоем читала, ночами сидела в Интернете, была блестящей рассказчицей и обладала потрясающим чувством юмора — мощным стержнем, на котором, видимо, и держалось ее желание и умение жить в предложенных судьбой обстоятельствах.
Они накрывали стол, выпивали бутылочку хорошего вина, а то и перцовочки, «в зависимости от разблюдовки», как говорила Тая, и предавались долгим, неспешным, задушевным разговорам. И очень много смеялись, хохотали, а порой и ржали — до слез, до колик, до изнеможения.
Маруся и на этот раз не стала бы морочить подругам голову своими проблемами — во всяком случае, не собиралась этого делать. Но те, чувствуя ее подавленность, приступили с расспросами, и она не удержалась, расплакалась и поведала потрясенным слушательницам, в каком диком, немыслимом положении оказалась, сама не веря, что это все о ней.
Когда Маруся замолчала, сморкаясь в мокрый от слез платочек, за столом установилась гнетущая тишина.
— Я и не думала, что все зашло так далеко, — обрела наконец Тая дар речи. — Ты должна бороться за свои права!
— А как? Скандалить я не умею. Я и слов-то таких не знаю. И драться с ней я не могу — мы в разных весовых категориях.
— А почему ты греешь воду кипятильником? У тебя же есть электрический чайник. Забери его в свою комнату.
— Я забрала. Но эта гнида ворвалась и отняла.
— Я подарю тебе новый, — пообещала Тая.
— Ну правильно. Пусть оборудует в своей каморке маленькую кухню! А еще купи ей биотуалет и проруби отдельный вход, — горько отмахнулась Софья Андреевна.
— А пока хоть писай в банку, — посоветовала сердобольная Лиза. — Нельзя же терпеть часами!
— Ага, а какай в кастрюльку…
— И выливай все это им в щи!
Они невесело посмеялись.
— А Роман-то какая сволочь! — опять завелась Тая.
— Да его и дома не бывает, — заступилась за бывшего мужа Маруся. — Я рассказываю — он не верит. А уж что ему эта зараза по ночам поет — один только Бог знает. Во всяком случае, мне он сказал: «Никогда не думал, что ты такая мразь…» Вот за что мне все это?
— А я читала, что надо спрашивать не «за что?», а «для чего?».
— Ну и для чего же? Вам, мне, Лизе?
— Пути Господни неисповедимы, — задумчиво проговорила Софья Андреевна. — Человеку трудно безоговорочно принять тезис, что душа очищается через страдание. А может, это придумано в утешение. В оправдание бессмысленности горя. Но тебе, Маша, есть за что в жизни держаться. Одна Юлька чего стоит. Подруги у тебя замечательные, работа…
— Юлька далеко, — вздохнула Маруся. — А если бы не вы и работа!.. Я тут как-то оговорилась прямо по Фрейду. Хотела сказать: «Если меня уволят — удалюсь в монастырь», а получилось: «Если уволят — удавлюсь…»
4
Повод удавиться выпал гораздо раньше, чем можно было ожидать. Словно случайно произнесенное ключевое слово открыло ящик Пандоры и оттуда на Марусю просыпались новые беды.
Началось все с издательства. Рукописи, подготовленные для печати, вот уже месяц лежали мертвым грузом, начальство бегало с тревожными лицами, а из кабинета в кабинет ползли слухи один невероятнее другого. Все свидетельствовало о неотвратимо приближающемся конце.
Впрочем, агония была недолгой, и уже в конце февраля им объявили, что издательство почило в бозе и через два месяца всех уволят. Маруся была в шоке.
— Ну, что будем делать? — спросила Тая, когда после собрания они вернулись в свою комнату.
— Наблюдать за шнурками — какой первый развяжется, на том и повешусь.
— Остроумно, — одобрила подруга.
— Проклятый кирпич! С него начались несчастья. Упал и будто точку поставил на всей моей жизни.
— Вот оно! — оживилась Тая. — Молодец, Машка! Тебе кажется, что ты в тупике, а голова работает в нужном направлении. Давай сюда визитку!
— Какую визитку?
— Ну ты даешь! Этого фрайера, который тебя выудил из лужи. Надеюсь, ты ее не выбросила?
— Может, и выбросила. Зачем она мне?
— Ну как зачем, блаженная?! Он же тебе ясно сказал: «Если будут трудности — обращайтесь»! А у людей с большими машинами такие же большие возможности.
— Неужели ты думаешь, что я пойду к совершенно незнакомому человеку и буду просить у него помощи?
