— Как будто.
— И что забавнее всего, что этот так называемый самодиагноз бывает верным в девяноста случаях из ста. Как вскрытие показывает. Никто не знает лучше самого больного, чем тот болеет, — о как!
— И этим вот и занимался Грамов?
— Занимался, — директор передразнил Турецкого язвительно. — Он этим жил. Он это изобрел. Он это доказал. Проверил. Вылечил десятки, сотни, тысячи людей.
— Так он лечил?
— Нет. Сам он не лечил. Но ведь диагноз точный, вовремя поставленный, — едва ль не половина дела, вы не согласны?
— А вот Ерохин мне сказал, что он лечил.
— Ну да. Ерохина он и лечил. Но только от похмелья. Еще двух-трех таких же. Ерохин — слесарь золотые руки. Но только если эти руки не трясутся. Они вот, наша пьянь, и обозвали грамовский прибор «генератором». Ну, в понедельник, скажем, выйдут на работу: пойдем-ка к Грамову, на генератор, — подзарядимся.
— И правда помогало?
— О да! Однажды сам попробовал. Минута — и здоров. Как будто скинул десять лет, сходил в баню и отоспался. Заряд для творчества давал немыслимый.
— Кто? Детектор лжи?
— Ну не совсем детектор лжи. Я просто объяснял вам основное. Он мог действительно работать и в генераторном режиме.
— То есть?
— Иглоукалывание знаете что такое?
— Примерно представляю. Это определенные точки на теле определенным образом раздражаются и органы тем самым стимулируются.
— Вот-вот. И здесь примерно то же. Мозг, как вы догадываетесь, управляет организмом с помощью электрических сигналов, распространяющихся по аксонам — от мозга и в любую точку тела. Поэтому любая ваша мысль, любой сигнал, идущий по организму, — по сути это лишь электроимпульс. Очень сложный? Да! Но лишь электроимпульс. Поэтому, прочтя, что «думает» ваше подсознание о вашем организме, его можно немножко исправить. Вот вы с похмелья, и вы угнетены, подавлены. А я исправлю вам немного это ощущение, я сделаю все ваши внутренние импульсы чуть-чуть «оптимистичней». Вам сразу станет легче!
— Да. Пожалуй.
— Конечно! Если хочешь быть счастливым — будь им! Не нами выдумано. Все это старо как мир, в сущности.
— И Грамов, сделавший все это, был простым инженером?
— Да нет, конечно! Он был доктором. Доктором химических, биологических и физико-математических наук. Инженером его все та же наша пьянь звала. По аналогии: гиперболоид инженера Гарина, ну а тут генератор инженера Грамова. Похмелотрон его еще называли. А Грамов сам, чего ж? Мы его два раза в членкоры выдвигали, но вы же знаете, что такое все наши академии? Президиум Академии наук? Козел козлович, как дела?..
— А генератор в рабочем состоянии сейчас? Или сгорел?
— Нет, не сгорел. Он чудом уцелел.
— Прекрасно. Я б хотел взглянуть. Возможно это?
— Я думаю, возможно. Но не здесь. Его у нас забрали.
— Забрали? Кто?
— Да ваши же коллеги. Из КГБ.
— А им-то он на что?
— Детектор лжи? Я думаю, им пригодится.
— Но ведь такой прибор использовать как детектор лжи — все равно что гвозди микроскопом забивать.
— Они и забивают гвозди микроскопом. Все так. Они себе это могут позволить.
— А что ж вы им отдали-то такой прибор?
— А как же не отдать? Административно мы подчиняемся Третьему управлению Минздрава. А это — авиация, космонавтика и КГБ. И летчики, конечно, глаз на него положили. Но «контора» посильнее оказалась. Они не только полиграф забрали. Они забрали много чего. После пожара, под шумок. Ребят, сотрудников толковых переманили враз — Иванникова и Чудных. Погоны нацепили им, оклад майорский — в зубы и вперед!
— Откуда вам это известно?
— Ну как же? Приходили тут. Иванников с Чудных. Похвастаться. А мне потом, конечно, доложили. Не без язвительности. Тут, дескать, они по двести двадцать получали, а там — шестьсот. И море льгот. Засранцы, вы меня простите. Ученые… Ядри их корень. А Грамов не такой был. Он всех таких подальше послал. Тот настоящий был, прямой и неподкупный. Упокой Господи его душу мятежную.
— А что за человек был Грамов? Как личность?
— Вы правильно сказали: он был личность. Открытый, честный, добродушный. Я лично в отпуске был, когда случилось это. Но прилетел на похороны. Его же как хоронили. За гробом шли — наверно, тысяча, не меньше.
— А что-нибудь странное в его характере наблюдалось?
— Пожалуй. Очень он людей любил. Такая странная черта. Ну до смешного: самому не надо, а людям дай! И так во всем: путевки там, машины, квартиры вот распределяли восемь лет назад. У самого две девки.
— У него две дочери? Нет-нет, я удивился, что вы помните, у кого сколько детей.
— А как не помнить! Сколько он о них рассказывал! Вот уж отец был! Ужасно их любил. И звать их помню: Оля и Марина.
— Но Олю все же он любил побольше, нет?
— Да. Оленька любимая была. А вы откуда знаете? — удивился директор.
— Да просто так, слетело с языка. Спасибо вам. Пойду.
5
На похоронах Ольги Алексеевны Грамовой и ее сына Коленьки было немного народа.
У самого выхода с кладбища Турецкий догнал молодую красивую женщину с девочкой лет шести.
Чем дальше, тем все больше и больше дело не нравилось Турецкому. Ему не нравилось прежде всего то, что элементарные, на первый взгляд, события — самоубийства — вытягивались в странную цепь. И личность Грамова туда же. Его обыденным никак не назовешь. Что он погиб, сомнений нет. Но почему тогда Травин утверждал, что Грамов якобы являлся к ним с того света? А может, Травин сам — того?.. Вот что нужно проверить! Насколько Травин был психически здоров. На учете он, понятное дело, скорей всего не состоял, однако сослуживцы, вполне возможно, замечали что-то. Вот это надо поручить Сергею.
Но это чуть попозже. Сюда, на кладбище, Турецкий приехал один на собственном «жигуле» — в порядке частной инициативы, так сказать. Он знал, что сначала надо дело прояснить для самого себя, а уж затем строчить отчет о проделанной работе.
— Марина Алексеевна? — Турецкий тронул женщину за локоть.
— Да.
— Я следователь, ведущий дело о гибели вашей сестры и племянника. Когда я мог бы побеседовать с вами?
— Когда угодно. Сегодня, сейчас.
— Здесь?
— Можно поехать ко мне. В угрозыск, признаться, мне ехать не хочется с дочерью. Вы что-то не поняли?
— Признаться, да. Наш разговор не прост и времени, боюсь, порядочно займет.
Она кивнула, соглашаясь.
— И вы предлагаете провести его на поминках?
