Судно в этот момент налетело на песчаную отмель, и все трое от сильного толчка упали на колени. Моряки попадали со своих скамей. Животные пронзительно завизжали, когда корабль дернулся и засел килем в песке. Графское судно прочно сидело на мели. Наступило краткое мгновение тишины, нарушаемой только хлопаньем кожаного паруса. Судно, засевшее на песчаной косе, покачивалось под ветром, но с места не двигалось.
Кормщик потянулся к Идэйн и, выкрикивая норвежские проклятия, схватил ее. Он хотел поднять ее и бросить за борт, но рыжеволосый рыцарь в тот же миг вырвал девушку из его рук и поставил ее на ноги.
– Клянусь Тором[1]ты видел, что она сделала? – Кормщик снова бросился к Идэйн. – Эта девка посадила нас на мель! Она сумасшедшая, у нее мозги набекрень! Она сделала это нарочно!
Рыцарь крепко держал Идэйн.
Норвежец опять рванулся к девушке.
– Выбрось ее за борт! – скрежеща зубами, прорычал он.
3
Огромная, больше похожая на гору скала, на которой возвышался Эдинбургский замок, была вся изрезана дорогами и походила на головку шотландского сыра, искромсанную ножом.
С незапамятных времен, когда водились еще великаны и чудовища, и вплоть до совсем недавнего времени саксов, здесь был каменный форт, служивший во время войны также убежищем для жителей города, располагавшегося внизу. И потому в двадцатый год правления короля Генриха Второго эта гранитная гора была изрезана дорогами и тропами, а вдоль дорог располагались хижины и селения, прилавки купцов и лавчонки мелких торговцев, постоялые дворы и таверны, а для всех тех, кто не мог устроиться получше по причине пустого кошелька, ставили грубо изготовленные шатры, которые всегда бывали битком набиты постояльцами, и несколько медяков, которые требовалось заплатить за ночлег, едва позволяли втиснуться в эти «хоромы» и переночевать под крышей.
Нынешний король шотландцев Уильям Лев, брат покойного короля Малкольма Отважного, частенько квартировал в форте на вершине скалы, а посему с рассветами до полуночи вверх-вниз, вниз-вверх тянулась непрерывная вереница путников, пеших и конных. Высокий мужчина в белом плаще рыцаря ордена тамплиеров[2], направлявшийся в замок, ехал на гнедом жеребце и вел в поводу великолепную вороную лошадку наполовину арабских кровей.
Через некоторое время нескончаемый поток путников вынудил тамплиера потесниться к обочине. Впрочем, и там тоже была давка. По обочине ехали в форт солдаты-норманны под командой рыцаря в чине капитана, за ними следовала группа монахов, а позади них шла молодая девушка в лохмотьях, с верёвкой шее. И ее хозяин тянул девушку за эту веревку. По обе стороны дороги спиной к придорожной канаве на корточках восседали горцы.
Такое возможно только в Шотландии, сказал себе Асгард де ля Герш под впечатлением этой сцены. Эдинбургский замок, по-видимому, отличался особым убожеством и грязью, а также толпами горцев, глазевших по сторонам. Когда гнедой жеребец Асгарда ступая опасно близко к сидевшим у дороги горцам, рискуя наступить на них, те даже не шевелились, только поднимали глаза на тамплиера, и на лицах у них ничего не отражалось.
Конечно, трудно было разглядеть выражение их заросших лиц, подумал де ля Герш. Судя по всему, шотландские горцы никогда не брились. Их бесформенные шапки едва прикрывали нечесаные космы, падавшие на еще более густые заросли на лицах. Хотя здесь, на горе, земля была покрыта снегом, они в большинстве своем были босы, отчего подошвы их покрытых густой грязью ног стали твердыми, как рог. Все до единого они по ирландско-шотландской моде носили ярко-желтые рубахи, доходившие до колен, а поверх этих рубах плащи из меха или оленьих шкур. По сравнению с ними, думал Асгард, даже самые дикие язычники, с которыми ему приходилось сражаться в Святой Земле, выглядели вполне цивилизованными.
Но при более внимательном взгляде можно было заметить, что шотландцы украшали себя удивительными драгоценностями. Старинные золотые ожерелья в форме обруча украшали немытые шеи, серебряные и золотые браслеты со вставками из янтаря и других драгоценных камней красовались на волосатых руках и даже щиколотках. Руки, покрытые боевыми шрамами, были унизаны золотыми и серебряными перстнями, сверкавшими яркой эмалью.
Асгарду говорили в Лондоне, что по одежде невозможно отличить шотландского вождя от его соплеменников. Но там и тут можно была видеть высокие головные уборы, украшенные вызолоченными оленьими рогами или несколькими орлиными перьями с застежкой из драгоценных камней, и это было отличительным знаком вождя.
Шотландцы бестрепетно выдерживали холодный и властный взгляд тамплиера. Они разглядывали Ас-гарда, рыцаря-крестоносца, ехавшего в блестящем стальном шлеме, с мечом и щитом, притороченными к седлу, в белом плаще с большими красными крестами на груди и спине, какие носили Бедные Рыцари Святого Храма Соломонова. Судя по тону шотландцев, они говорили о нем, Асгарде де ля Герше.
Но это его ничуть не волновало. Та миссия, с которой Асгард явился в Шотландию, не должна была, по его расчетам, задержать его здесь особенно долго. Возможно, не дольше, чем до Рождества. А этого срока едва ли достаточно, чтобы выучить хотя бы несколько слов на их варварском гэльском[3]языке. Да и стоило ли тратить на это усилия?
Миновав горцев, он поравнялся с худосочной молоденькой цыганочкой и ее хозяином. Не задумываясь, а только исполняя обет тамплиеров быть милосердными, Асгард вытащил из своего кожаного мешка кусок хлеба и бросил ей.
Хотя головка девушки была опущена, а глаза потуплены, ее тонкие изящные смуглые пальцы мелькнули в воздухе и ловко поймали брошенный хлеб. От Асгарда не укрылся благодарный взгляд черных глаз из-под гривы темных волос, падавших ей на лоб.
К несчастью, цыганочка даже не успела запихнуть хлеб себе в рот, как ее хозяин дернул за веревку, подтянул девушку к себе и вырвал хлеб из ее рук.
– Что дают тебе, принадлежит мне! – взревел он и ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. – Ты что, еще не поняла этого?
Девушка остановилась и стояла как вкопанная, уткнувшись взглядом в землю, пока цыган рвал хлеб зубами и, громко чавкая, жевал.
Асгард с непроницаемым лицом наблюдал эту сцену, потом слегка пришпорил своего коня. Едва жеребец тронулся с места, как тамплиер перегнулся с седла и огрел цыгана по спине своей ручищей в металлической перчатке.
Все произошло молниеносно: всадник в этом движении слился с конем в одно целое, и казалось, что удар был едва заметен. Но цыган, завопив, взлетел в воздух и рухнул на колени горцев, приветствовавших его взрывами хохота.
Асгард натянул поводья и с минуту сидел на своем гнедом, поправляя металлическую перчатку.
