Но ведь это совершенно естественно, что Брайс пригласил ее приехать в Трэли. В конце концов, они — родня, ее отец был прежним лордом де Фаруш. Быть может, Брайс наконец решил, что пора признать и принять свою кузину, что она уже достаточно пожила в Гаттинге и Лондоне под опекой Мэрибел.
Брайс опять захохотал.
— Пойдем, познакомишься с моей женушкой! Она так ждала твоего приезда! Смею сказать, в последнюю неделю она только об этом и говорила!
В тени дверного проема, который вел в главный зал, стояла высокая рыжеволосая женщина в алом платье. За ее спиной полукругом стояли женщины, одетые попроще, — как видно, служанки. Ухватив Авалон за руку, Брайс повел ее к этой компании, вернее — потащил; стараясь поспеть за ним, Авалон едва не запуталась в юбках.
Брайс подтолкнул ее к своей жене — с таким видом, словно хвастался редкостной добычей.
— Погляди-ка, Абигейл, кого я привел! Нашу прекрасную кузину Авалон!
Женщина в алом платье не тронулась с места, только чуть откинула назад голову, словно пыталась разглядеть что-то прямо перед собой. Потом уставилась в пустоту за спиной Авалон и произнесла:
— Добро пожаловать в Трэли. — Голос у нее был хрипловатый, невнятный. — Или, вернее сказать, добро пожаловать домой.
— Благодарю вас, — почти растерянно отозвалась Авалон, стараясь побороть разочарование.
Судя по тону Абигейл, вряд ли она уж с таким нетерпением ожидала ее приезда. Брайс, словно желая загладить этот прохладный прием, стал еще громогласнее.
— Дорогая кузина, ты, должно быть, устала с дороги! Войди в дом, отдохни, освежись. Как ты, верно, счастлива, что вернулась в Трэли!
Он провел Авалон мимо женщин, окружавших Абигейл. Все как одна проводили девушку внимательным взглядом.
Главный зал за эти годы тоже изменился, стал теснее, что ли; незнакомые гобелены висели на стенах, Да столы были расставлены иначе. Даже свет, лившийся в окна, изменился, стал резче и ярче. Было во всем этом нечто странное, неуловимо неправильное. Тонкие иголочки беспокойства кололи все сильнее, и все трудней было от них отмахиваться.
Авалон ощутила, как в глубинах ее сознания шевельнулась потревоженная во сне химера.
Брайс махнул рукой, и к ним подошла служанка, молодая женщина чуть постарше Авалон.
— Сейчас, дорогая кузина, тебя проведут в твои комнаты, и ты сможешь отдохнуть — до вечера. Мы с нетерпением ждем, что ты присоединишься к нам за ужином.
Авалон взглянула на своего кузена — в расшитой ониксами тунике светловолосый толстяк выглядел более чем внушительно — и ощутила в его вежливых словах скрытое повеление. Неправильность, окружавшая их, сгущалась, становилась почти осязаемой.
— Доброго дня тебе, кузен Брайс, — сказала Авалон, приседая в реверансе.
Брайс одарил ее ослепительной улыбкой.
— И тебе доброго дня, Авалон.
Комнаты, которые отвели Авалон, были другие, не те, в которых она жила ребенком. Кажется, в этих покоях жила тогда одна благородная дама, милая и добрая. У нее всегда находилось ласковое слово для маленькой Авалон. Как же ее звали? Ах да, леди Луделла. «Что же с ней сталось?» — подумала Авалон — но тут же отогнала эту мысль. Если Луделлу убили пикты, она не желала знать, как это произошло.
Комнаты были великолепны: кровать застлана мягкими шкурами, пол выстелен свежим, приятно пахнущим камышом, в очаге весело пляшет огонь. Здесь был даже ковер, роскошный образчик персидской фантазии с таким прихотливым цветочным узором, что от одного взгляда на него болела голова.
Словом, здесь царил уют — да что там, настоящая роскошь, яснее слов говорившая о благосостоянии нынешних хозяев замка. Отчего же тогда Авалон не могла избавиться от ощущения, будто угодила в ловушку?
Она подошла к окну и выглянула наружу, отыскивая взглядом ту самую березу. Из этого окна были видны только самые верхние ветви дерева. Впрочем, Авалон была рада, что старое дерево, спасшее ей жизнь, по-прежнему живет и зеленеет.
Никто и никогда не заговаривал с нею о том набеге. Ни Хэнок, ни Мэрибел, ни даже слуги. Все словно хотели, чтобы это страшное событие стерлось из памяти. Остался ли в замке хоть кто-нибудь из тех давних времен, когда жизнь еще казалась Авалон простой и радостной? Быть может, да. Быть может, кто-нибудь и остался…
Вошла служанка — низенькая, невзрачная. Она присела в реверансе, затем распахнула дверь, и слуги внесли дорожные сундуки Авалон. Сундуков было много.
Авалон и служанка молча следили за тем, как слуги один за другим вносили сундуки, ставили их в ряд у стены и снова уходили.
— Скажи-ка… — начала Авалон, и девушка дернулась, как ужаленная. Авалон подавила улыбку. — Извини.
Смутившись, служанка покраснела до корней волос, торопливо отвела взгляд.
— Не знаешь ли ты случайно, что стало с той женщиной, которая раньше жила в этих комнатах?
Служанка с затравленным видом помотала головой и уставилась в пол — как будто этот простой вопрос привел ее в полное замешательство.
— Что ж, ладно. Но, может быть, кто-нибудь другой знает?
Девушка испуганно посмотрела на Авалон и тут же перевела взгляд на слуг, которые все носили и носили сундуки. Авалон проследила за ее взглядом — и увидела то, что, кроме нее, никто не видел. Неправильность вползала в открытую дверь, и ее незримые щупальца обвивались вокруг ног служанки. Авалон резко сморгнула — и видение исчезло.
Служанка не шелохнулась, и Авалон снова обратилась к ней:
— Может быть, скажешь хотя бы, как тебя зовут?
— Эльфрида, миледи, — прошептала девушка.
— Эльфрида. — Вошел слуга, неся на плечах последний сундук. Поставив его рядом с остальными, он поклонился и ушел. Авалон окинула девушку задумчивым взглядом. — Сколько тебе лет?
— Четырнадцать, миледи.
— Четырнадцать! Надо же, какая ты взрослая! А по виду годишься мне в дочери.
Эльфрида подняла глаза, слегка приободренная этой нелепой ложью.
— Вот уж нет, миледи! Вы, миледи, с виду младше моей сестры, а она уж, верно, старше вас!
Авалон тихо засмеялась:
— Ты так думаешь? Что ж, я рада.
Она отошла к сундукам и уселась на один из них.
— Скажи-ка, Эльфрида, неужели ты не можешь вспомнить никого, кто знал бы, что сталось с леди Луделлой? Она жила в этих комнатах, когда я была еще ребенком. Я бы отблагодарила тебя за любую помощь.
Авалон сама не знала, почему вдруг ей стало так важно узнать об участи этой женщины, — знала лишь, что это жизненно необходимо.
Она извлекла из складок юбки крохотный, расшитый драгоценными камнями кошелек и, развязав тесемки, вытряхнула на ладонь две золотые монеты.
Эльфрида, не веря своим глазам, уставилась на протянутую к ней руку.
