Индия, ветер Индии. Его удивило, что план мести на целую ночь отвлек его от мечты. А ведь при таком ветре корабль скоро достигнет заветных берегов. Мадек чуть было не отказался от мысли о мести. Не для того он пустился в плавание, чтобы пролить кровь жалкого разбогатевшего буржуа (не зная о Годе ничего другого, он именно так представлял себе своего врага), убить его, а потом всю жизнь провести на галерах французской колонии. Этот противный тип его совершенно не интересовал. Но он мешал ему достичь Индии, настоящей Индии, которой не знал никто или почти никто из французов. Мадек только мельком успел ее увидеть. Но этого было достаточно. Воспоминания о ней по-прежнему были необычайно яркими. Это произошло два года назад. То был звездный час. Тогда устроили праздник в честь человека, которого называли Набобом; он был героем из героев, непобедимым воином. К нему направлялась процессия индийских раджей на двухстах слонах: раджи приехали, чтобы принести ему присягу верности, поклясться «священной силой риса и шафрана». На них были расшитые золотом и серебром одежды, тюрбаны с плюмажем. Бриллианты на каждом пальце. Но как бы пышно они ни выглядели, это были побежденные. Дважды побежденные: они только что оставили своих прежних хозяев, англичан. Потому что этот белый человек, которому они теперь несли в дар шелковые платья и ожерелья из жемчугов, человек, который принимал их, восседая в паланкине, инкрустированном слоновой костью, этот человек был французом и звали его Дюпле. Он был знаком с отцом Мадека, несколько лет учился вместе с ним в коллеже.
С мачты своего корабля Мадек видел всю церемонию. Три дня славы, три дня и три ночи неслыханного великолепия. Из бочек народу разливали арак, был устроен фейерверк, и все пели славу набобу Дюпле. «Вот увидите, скоро он возьмет Голконду, — кричали жители Пондишери. — Да, Голконду и все ее бриллианты! Он сломает ее тройные стены, сбросит ее царя и заставит склониться даже Великого Могола!»
На следующий день корабль Мадека отплыл назад в Европу. Страна чудес быстро исчезла из виду, свидание с ней оказалось кратким. Мадек поклялся вернуться, чего бы это ему ни стоило. Вот почему он лежит теперь в трюме, истерзанный побоями, закованный в железо: чтобы приблизиться к источнику этой славы и, может быть, приобщиться к ней. Однако согласно кодексу чести, который Мадек для себя выработал, он не мог отправиться на поиски счастья, не отомстив. Это, конечно, ребячество, но иначе нельзя, потому что в противном случае гнев отравит его новую встречу с Индией.
В ярости он начал стучать кулаком по корпусу корабля. Сейчас «Герцог Бургундский», наверное, уже плывет вдоль индийских берегов, исчезновение которых в морской дали повергло его в уныние два года назад. Ведь за этими песчаными берегами, за окаймляющими их джунглями скрывается целый мир, который ждет его, Мадека. Он был в этом уверен.
ГЛАВА II
Годх, полнолуние месяца Джайштха. Год 4855-й Калиюги
Июнь 1754 года
Сарасвати изнывала от жары. Она все время ворочалась на чарпаи из плетеного волоса и боялась, как бы не проснулась Мохини. Потому что вслед за ней проснутся Лакшми и Малика, а за ними — все слуги: и опять начнется бесконечная болтовня и вопросы, на которые придется отвечать, как положено, а жара будет изнурять все сильнее, и до самого рассвета так и не удастся заснуть. А главное, ее не оставляют одну ни на минуту. Несмотря на все страдания, она хотела только этого. Здесь, в сердце зенаны, за ней все время наблюдают женщины, отмечая малейшую тень бессонницы на ее лице, отсутствие улыбки на губах, гадая, жива ли еще любовь к ней Бхавани, полны ли ее ночи счастьем или печалью, не побледнела ли на небосводе ее звезда.
Сарасвати тихонько присела на край чарпаи, поправила чоли, отвела за плечи тяжелую косу. Машинально отметила: «Волосы стали сухими. Надо будет сказать Мохини, чтобы она втерла в них сандаловое масло». Любовь и красота — она заботилась только о них; правда, разве судьба первой не зависит от второй? Сарасвати встала, подобрав голубую прозрачную юбку, и направилась к ажурным дверям зенаны. Чарпаи были расставлены в беспорядке, и приходилось идти очень осторожно, чтобы их не задеть. Она ориентировалась благодаря лунному свету. Через два дня будет полнолуние. Вернется ли Бхавани, чтобы вместе с ней созерцать полную луну? Сарасвати любила луну, ведь луна и любовь неотделимы друг от друга: каждый месяц магический ритуал сияющего светила приобщает влюбленных к небесам, к звездам, ко всей природе. К миропорядку.
Миропорядок, дхарма: дхарма есть долг, и так должно быть. Но должно ли быть так, что Бхавани отдалится от нее и грядущее принесет несчастья? Почему она никак не может вкусить сладость сна?
И дело вовсе не в том, что она не делит ложе с раджей. Они редко спали вместе. Как все другие женщины, Сарасвати жила в зенане, в «женском раю», куда Бхавани приходил как гость. Он часто брал ее с собой на прогулку или на охоту. Не в пример обычаям, распространившимся при других индийских дворах со времен вторжения моголов, годхские раджи придерживались древнейших традиций своей страны, которые не заставляли их прятать жен. И все же большинство женщин довольствовалось жизнью замкнутой и уединенной. Некоторые из них были родом из соседних земель, где девушек учили избегать мужских взглядов; другим же просто нравилось жить в этой части дворца на холме, откуда была видна долина Годха вплоть до самых дальних ее оконечностей, на севере — горы, с которых стекала полноводная река, на юге — большое озеро с островом, на котором стоял загородный дворец. Благословенный Годх — так называли купцы это княжество, где уже много веков царил мир; взметнувшаяся в небо крепость, город с розовыми фасадами и поясом укреплений, а дальше — рисовые плантации и идущие по ним караваны. Спокойный край. Вместе с любовью раджи Сарасвати познала здесь любовь к жизни.
И вот теперь ее мучит страх. Впервые за долгое время в душе Сарасвати царствовала не любовь, а другое чувство. Это очень смущало ее. Детский страх, потаенный, непреодолимый. Ощущение неизбежной угрозы. Опасность нависла над Годхом, а может быть, и над Дели, и над Бенаресом, и над всей Индией, — кто знает? Сарасвати довелось немного попутешествовать; она знала, что жизнь не прекращается за пределами их княжества. И вот теперь там, в конце дорог, притаилось нечто страшное — неизвестное и смертельно опасное зло.
Сарасвати удалось добраться до занавеса на двери так, что ни одна женщина не заметила этого. Она выскользнула на террасу. Мрамор мерцал в лунном свете. Она решила выйти в сад. Там она всегда искала убежище, когда ее охватывала печаль: возле цветочных клумб жизнь казалась приятнее. В детстве, когда Сарасвати жила в Дели, в доме приютившего ее человека, прогулки по саду были для нее, сироты из высшей касты, единственным развлечением. Ведь ее юность и красоту тщательно оберегали, надеясь продать подороже, когда придет время. Потом Сарасвати вышла замуж за Бхавани, и разве могла она лишить себя удовольствия гулять по саду, живя в княжестве, где сады, наряду с охотой, были предметом особой страсти, местом, где годхские раджи забывали о войне?
Сарасвати шла вдоль главного канала. Он разделял поместье на две симметричные части и впадал в бассейн, сделанный в форме правильного шестиугольника, за ним было ее любимое место — чадар — искусственный водопад из белого мрамора, покрытый геометрическими узорами. Он возвышался над нижней террасой, такой же геометрически правильной, как и первая, с такими же бассейнами и резными краями в форме лепестков лотоса. Там были другие чадары, меньшие по размеру или окруженные глубокими нишами. В дни праздников там зажигали свечи и созерцали, как вода искрится в ночи. В этом году муссон запаздывал; вот уже два месяца вода не сбегала по ступеням водопада. Вокруг не было цветов; только высохшая земля и обрамляющий ее мрамор.
