Книга Ревность - Катрин Милле

Само собой разумеется, что некоторые сны бывают эротическими, я погружалась в них еще до того, как узнала, в чем заключается половой акт, поскольку в то время считала, что половой акт — это когда целуются в губы и трогают грудь. Возможно, моя предрасположенность к снам и мастурбации как-то связаны между собой. С самого юного возраста, занимаясь мастурбацией, я обычно предавалась долгим и весьма изощренным фантасмагориям. Они периодически повторялись, иногда даже в течение нескольких лет, постепенно усложнялись и разветвлялись наподобие бесконечных романов с продолжением, сюжет которых пишется наудачу, в зависимости от того, что придет в голову авторам. Без этих фантазмов я не могла достичь оргазма. Однако не все эротические сны подчинены мастурбации.

Главные действующие лица порнофильмов, прокручиваемых у меня в голове, уже были наделены моральными и физическими свойствами — сложными и стереотипными одновременно, и при этом весьма разнообразными. Внутри отдельных категорий соседствовали жадный хозяин бара или клуба, очень занятой деловой человек, компания молодых бездельников, иностранец, прибегающий к непристойному жаргону на непонятном мне языке, и т. д. Я включала в игру персонажей всех возрастов и разнообразных физических типов. Иногда, очень редко, они принимали обличье реальных мужчин из моего окружения или тех, с кем я случайно сталкивалась, но только не кинозвезд, от которых я млела в подростковом возрасте. Если и прослеживаются аналогии между обстоятельствами и событиями моей реальной жизни и сложными порождениями моего воображения, то воображение, как это ни удивительно, предвосхищало реальность или предсказывало ее, и напротив, ни мои спутники жизни, ни мои друзья, ни случайные связи никогда не проникали в эти сны. Один такой фантазм-мастурбация представлял собой инцест. Легко представить себе, что в этом случае табу бывает достаточно сильным, и я помню, что заменила фигуру отца другим телом-трансформером, совсем не похожим на него. Дошло до того, что я запрещала себе использовать облик случайно встреченных на улице незнакомцев. Разумеется, я не могла моделировать свои персонажи иначе, чем исходя из физических черт реально существующих людей, подмеченных то там, то тут, но эти ссылки либо не заслуживают внимания, либо почти незаметны, либо подсознательны. Отождествление с каким-то конкретным человеком не допускалось. Когда мне случалось испытать сильное и неприкрытое влечение к какому-то мужчине и когда это желание не могло так или иначе быть немедленно удовлетворено или было в принципе неосуществимо, я все-таки компенсировала разочарование фантазмами. Удивительный вывод: пространство моих снов столь герметично, столь закрыто для лиц, имеющих, на мой взгляд, черты сходства с реальными людьми, что, хотя я и могла без лишних колебаний, если представлялась наконец такая возможность, впустить того или иного человека в интимный круг моей реальной сексуальной жизни, все равно он по-прежнему оставался за пределами моих эротических фантазий. Я могу вообразить всевозможные сцены, где вижу себя в обществе этого человека: у нас свидание, я сочиняю наш диалог, но на этом интрига заканчивается, не дойдя до сладострастных слов или эротических жестов. Я не способна устранить препятствие или запрет, поставленные передо мной реальностью, и черпать удовольствие в их преодолении, совершаемом мысленно. Дабы пуститься во все тяжкие, я должна была приостановить свои сексуальные фантазии, и возможно, свирепый капитан, которому я в ту минуту передавала штурвал, не допустил бы, чтобы под воздействием минутной слабости среди членов его экипажа возникло бы знакомое ему лицо, напоминая о правилах, установленных на суше.

Многие встречи, состоявшиеся во время моей любовной и сексуальной жизни, вписываются в конкретные категории при перелистывании страниц реальности и сновидений. Может быть, это происходит именно потому, что напластования снов чередуются со слоями жизни, уплотняя ее, но не смешиваясь с нею, и сама жизнь в конце концов превращается в многослойную материю. Мне повезло, что в моей жизни почти сразу же появилась основная направляющая — моя работа, с одной стороны, главным образом, в журнале «Ар пресс», цели которого мне всегда были ясны, а с другой стороны — упрочнявшая ее совместная жизнь с Клодом, которой ничто не угрожало, поскольку в начале нашей профессиональной деятельности мы были солидарны, не ограничивая при этом сексуальную свободу друг друга. Также долгие годы, следуя этой направляющей, я параллельно проживала отрезки чужих жизней, многие из которых соответствовали длительным и серьезным отношениям. Я пишу «жизни», а не «приключения», потому что всем этим отношениям были присущи ритм, правила и специфические ритуалы. Благодаря им я, словно актриса, получила еще больше возможностей выходить на новую сцену, использовать разнообразные стили: я примыкала то к богемной, то к буржуазной компании или становилась просто любовницей, в зависимости от статуса, присвоенного мне тем, при ком я тогда состояла, от друзей, с которыми он меня знакомил, от ресторанов, куда он водил меня ужинать, от развлечений и работы, — всего того, ради чего мы встречались. Эти параллельные жизни, для которых второстепенные детали не имеют значения — так обычно бывает, когда партнеры проводят вместе лишь часть времени, например при легких адюльтерах, — увлекали меня подобно снам; они соединяли грезы и действительность: придавали устойчивость выдуманным образам, но не были шероховатыми, как грубая реальность. Благодаря им я посетила разные страны, проникала в различную среду, встречала известных людей или даже ночевала в различных домах, носила разные платья, развлекалась — вряд ли я смогла бы даже смутно увидеть это в своих снах. И неважно, что все эти привилегии не соответствовали образу моей постоянной жизни. Обычно я была достаточно равнодушна к социальным различиям, и если мне доводилось отведать овощей в роскошном отеле Мулен де Мужен, то это вовсе не значило, что я не буду с аппетитом есть кускус в первой же попавшейся забегаловке; или если я участвовала в групповом сексе в седьмом округе Парижа, это вовсе не значило, что я чувствовала себя посторонней на деревенском свадебном обеде в далекой Умбрии. Тот, кто видит сны, накапливает лишь нематериальные ценности и не придает большого значения тому, что объект его сна, материализовавшись по воле случая, снова возвращается в свое нематериальное состояние в форме воспоминания. По крайней мере, он не сомневается в обратимости этого процесса.

В течение шести лет совместной жизни с Клодом мне удавалось сохранять тесные отношения с Жаком, потом я бросила Клода и ушла сначала к подруге, приютившей меня, потом почти три года жила одна, и наконец переселилась к Жаку, с которым мы вместе и по сей день. Получалось так, что постоянные конфликты между мной и Клодом касались нашего видения будущего «Ар пресс», в результате дошло до того, что в один прекрасный день я решилась и забрала свою одежду из большого шкафа в спальне. Когда внезапно с проторенного пути мы сворачиваем на дорогу, скрытую в тумане, наверное, нашу решимость укрепляет то, что, как при анестезии, мы не чувствуем боли; когда теперь я снова вижу эту одежду, разбросанную на кровати, словно я собираюсь в путешествие, я никак не могу восстановить волновавшие меня в ту минуту эмоции.

Неужели великие романы XIX века, которые я читала в раннем детстве, смогли нивелировать влияние книг, питающих девочек надеждой встретить прекрасного принца, или любовных историй в романах с продолжением, напечатанных в журналах, которые покупала моя мать? Эти великие романы переносили меня в общество, где, как в старину или как у некоторых народов далекого прошлого, описанных этнологами, брак больше не ассоциировался с деньгами, и теперь мы напрасно делаем вид, будто удивлены этим, словно их ценности отличны от наших. Неужели моя природа так проста, даже, можно сказать, примитивна? Неужели мне по-прежнему кажется, что основные человеческие потребности — бегство от одиночества, умение наслаждаться, не испытывая при этом стыда или вины, а также умение жертвовать собственным удовольствием ради любви не к себе, а к другому — не связаны между собой? Я не надеялась, что смогу ощутить их сполна с одним партнером, я этого не искала и не мечтала об этом. Поскольку в тот период анархии не существовало секретов, нужно заметить, что время от времени близкие спрашивали меня, на каких условиях строятся мои отношения с партнерами, или выражали удивление, что оба партнера согласны на них, в частности Клод, с которым я тогда жила, или Жак, который вообще был холостяком. Ответа не существовало, потому что я не могла даже задаться этим вопросом. Если мои другие жизни и не были окружены тайной, то они, по крайней мере, были разделены. Я проходила сквозь виртуальные перегородки, которые сама же и воздвигла между этими жизнями, как Фантомас проходил сквозь стены домов, как герой из научной фантастики проходит сквозь время: если я проносила с собой частицы одного мира, о котором не могла рассказать в другом, то не предполагалось, чтобы те, с кем я общалась, знали про эти другие миры, откуда я приходила, и напоминали бы мне о них помимо моего желания. Я не понимала, как это происходит. В действительности, я сама по наивности старалась ничего не видеть. Вот почему эта вторая жизнь частично была жизнью во сне.