Комаё чувствовала себя так, будто бы она внезапно опять вернулась в ту пору семилетней давности, когда она целиком зависела от своих хозяев. Уже прошло полгода после того, как Комаё снова объявила себя гейшей, однако все это время, зная себе цену, она вежливо уклонялась от предложений, которые ей делали в том или ином чайном доме, и надеялась поймать какую-нибудь птицу высокого полета. Поэтому на самом-то деле до сегодняшнего вечера ей ни разу еще не доводилось прислуживать гостю за ширмами.
По правде говоря, Комаё собиралась укрыться за ширмой во внутренних покоях, а потом подать голос или как-то иначе привлечь внимание Ёсиоки. Но раз уж он оказался там раньше, то теперь было бы неловко просто молча войти в комнату. Раздумывая о том, как же ей поступить, она застыла на месте, но тут он, к счастью, услышал, что в помещении кто-то есть:
— Это ты, О-Тё?
Воспользовавшись тем, что он окликнул по имени служанку, Комаё отодвинула ширму и присела рядом:
— Чего-нибудь изволите?
Ёсиока был уже в банном халате и с сигарой во рту сидел на постели, скрестив ноги. Он повернулся к ней и усмехнулся:
— Ах это ты…
Комаё почувствовала, что лицо снова вспыхнуло и что в груди не хватает воздуха, однако она продолжала молча сидеть возле изголовья, опустив глаза.
— Ну, как ты? Времени-то сколько прошло… — Ёсиока осторожно положил руку ей на плечо.
Чтобы сгладить неловкость положения, Комаё пыталась нащупать в рукаве матерчатый портсигар и бормотала:
— Странно как, да? Когда все уже осталось так далеко позади… Вдруг, неожиданно, каким-то чудом…
Ёсиока из-за плеча женщины пристально разглядывал её профиль, в голосе его появились теплые нотки:
— Комаё, ты сегодня не торопишься? Сможешь побыть подольше?
Комаё, не давая определенного ответа, с улыбкой посматривала на Ёсиоку снизу вверх — она как раз в это время пыталась зубами развязать шнурок мешочка, который служил ей портсигаром.
— А ваши домашние разве не будут волноваться?
Ёсиока взял Комаё за руку.
— Дома не обращают на это внимания. Да и я теперь не могу пускаться в такие загулы, как во времена студенчества. Вот когда было настоящее веселье!..
— Это правда. Где только вы не бывали тогда, как только не развлекались! А что, если бы вы теперь, как в былое время, пропали на несколько дней? — Комаё наконец-то закурила папиросу и взглянула в лицо Ёсиоке. — Тогда уж ваша супруга рассердилась бы наверняка!
— Ах, ты о жене! Она уже устала возмущаться моим развратным поведением и больше об этом и речи не заводит.
— Ну, может быть, кто-то из гейш рассердился бы… — Комаё, видимо, уже преодолела смущение и, полулежа на боку, облокотилась на край постели. — Если кто-то из них заикнется об этом — что ж, я найду, что сказать в ответ! Вы не против?
— Ты о чем?
— Ведь со мной у вас старая дружба, не то что с другими гейшами. Правда же?
— Да уж, мы с тобой больше десяти лет знакомы… — Ёсиока рассмеялся.
— Что-то у меня сегодня голова разболелась… Душно было в театре, разморило, наверное… — С этими словами Комаё вытащила из-за широкого пояса оби кончик шнура, которым крепится бант на спине, и принялась его развязывать. — Больно-то как! — охнула она вдруг.
— Что с тобой?
— Никак не развязать. Потому что я слишком туго затягиваю. Ой-ой-ой, больно! Вон и пальцы покраснели. — Она показала мужчине руки. — Я люблю, чтобы пояс плотно сидел. Если не затяну так, что дышать нельзя, — чувствую себя не в своей тарелке.
Прижав подбородок к груди, Комаё сосредоточенно пыталась развязать узел на шнуре, но он, по-видимому, никак не поддавался.
— Ну, что там? Покажи-ка… — Ёсиока на коленях подполз к ней.
— Твердый такой, тугой… — Комаё предоставила мужчине развязывать шнур, а сама один за другим стала вынимать из-за пояса различные предметы: пакетик туалетных салфеток, записную книжку, зеркальце, футляр с зубочистками…
— И правда, какой жесткий шнур! Тебя можно только пожалеть…
Комаё глубоко вдохнула, расправила плечи и проворно встала на ноги. Шнурок с застежкой, которым закрепляют пояс оби, со стуком упал к её ногам. Не обращая на него внимания, Комаё отвернулась к стене и стала разматывать пояс.
Ёсиока не спускал глаз с Комаё, с того, как туго перехватывавший её тело от самой груди длинный пояс из шелка хабутаэ виток за витком разматывался и кольцами ложился к ногам, на стелющийся по полу подол кимоно. Комаё, которой семь лет назад было не больше двадцати, но которая и тогда казалась развитой не по летам и привычной к тому, что ей докучали сводни, за эти годы пережила многое. Теперь ей около двадцати шести — вершина женственности, и можно думать, что тело её стало вдвое прекраснее, чем прежде… Стоило искушенному женолюбу Ёсиоке представить себе, какой же она стала теперь в сравнении с той, прежней Комаё, как его охватило жгучее любопытство, и сердце застучало громче, чем при первой их встрече наедине. Казалось, он никогда не дождется, что этот нескончаемый пояс будет размотан.
Освободившись наконец от пояса, Комаё повернулась кругом, встала лицом к Ёсиоке, и её одежды сами соскользнули с изящных плеч под тяжестью подола. В лучах электрической лампы сверкнуло белизной нижнее кимоно, по-летнему из шелка тиримэн, с набивным узором «огонек-трава в потоке воды», сделанным краской индиго. Аккуратно прокрашенные ярко-зеленые листочки с бледно-голубыми капельками росы на них в здешних местах служили торговой маркой магазина «Эриэн», и в обычном случае Ёсиока не преминул бы отпустить галантное замечание о качестве и смертельной дороговизне этого исподнего одеяния. Однако теперь ему было не до того, и, если бы руки его могли до неё дотянуться, он страстно и безрассудно желал бы лишь одного — привлечь её к себе… Комаё же как будто ничего не замечала: продолжая оставаться на ногах, она спокойно наступила пяткой на сброшенное кимоно, чтобы отодвинуть его в сторону. И тут она обнаружила лежавший рядом женский купальный халат, который до сих пор не попадался ей на глаза.
— Оказывается, есть, что надеть после ванны! — с воодушевлением воскликнула Комаё.
Глядя на неё, всякий посочувствовал бы женской тревоге о предмете гордости, драгоценном исподнем, — как бы оно не пропиталось потом!
— Вот видишь, весьма кстати… — На самом деле Ёсиока был уже в некоторой панике, опасаясь, что все эти хлопоты опять потребуют времени.
Комаё уже взялась за кончик крепового кушака нижнего кимоно, чтобы его размотать, и теперь она быстренько от него освободилась и сбросила свое длинное нижнее кимоно с узором «огонек-трава». Женщина стояла лицом к Ёсиоке в одной лишь набедренной повязке — под лампой её белая как снег кожа излучала сияние. Не помня себя, Ёсиока вцепился в руку Комаё, которую она протянула, нагнувшись за купальным халатом, и резко привлек женщину к себе.
