— Господи, никогда еще не видела, чтобы человека била такая дрожь, — сказала она, глядя на меня, — жуть какая. Ты что, специально это делаешь? Забирайся на диван, я накрою тебя своим пальто.
Пальто уютно пахло каким-то животными дешевыми духами.
— Это пальто подарил мне Вив, — сказала Моди, — он у меня такой. Многого от него не дождешься, но он всегда дарит хорошие вещи, а не дешевку какую-нибудь.
— Как все евреи, — сказала я. — Он что, еврей?
— Да нет, конечно. Я же тебе уже говорила.
Она начала рассказывать о том парне, который подарил ей пальто. Его звали Вивиан Робертс, и она была влюблена в него уже давно. Она и теперь виделась с ним, когда жила в Лондоне между гастролями, но только урывками. Она сказала, что уверена — он собирается с ней порвать, но старается делать это постепенно. Очень осторожный, боится неприятностей.
Она продолжала говорить о нем. Я не слушала. Я думала о том, какой холод сейчас на улице, что в гримерке тоже жуткий холод, а мое место около двери, и что там всегда сквозняк. Черт знает что. Я вспомнила о Лори Гейнор, — ее столик в гримерке был рядом с моим. Она дразнит меня девственницей, а еще глупой телкой. («Девственница, ты когда-нибудь запомнишь, что дверь надо закрывать, а, глупая телка?») Но она меня раздражала меньше, чем остальные. Она неплохая девушка. В сущности, она единственная, из всех мне там нравилась. Эти проклятые холодные ночи, это идиотское платье в первом акте, из которого так глупо торчат мои худые ключицы. Есть всякие средства, с помощью которых можно поправиться. Venus Carnis[6]. «Нет очарования без уловок Леди, почувствуйте свой шарм». Но на это нужно потратить три гинеи, а где мне их взять? И еще эти холодные ночи, проклятые холодные ночи.
Расположен между 15°10′ и 15°40′ северной широты и 61°14′ и 61° и 30' западной долготы. «Красивый остров с нагорьями, весь заросший лесами», — было написано в той книге. И повсюду горы и холмы, круглые зеленые холмы и круто срезанные горы.
Занавес опустился, и я вновь оказалась здесь.
…Вот Англия сказала Эстер, я разглядывала пейзаж через окно поезда он был разделен на квадратики похожие на носовые платки все маленькое опрятное все отгорожено одно от другого — что это такое — это стога сена — ах это стога сена — я много читала об Англии с тех пор как научилась читать — всё гораздо мельче и бледнее чем я себе представляла не стоит и смотреть — а это Лондон — сотни тысяч белых людей мчатся куда-то и эти темные дома все одинаковые хмуро выглядывают друг из-за друга все одинаковые все держатся вместе — улицы как гладкие ровные ущелья и темные нахмуренные дома — ох мне не полюбить этот город не полюбить этот город — ты привыкнешь к нему повторяла Эстер сначала будешь чувствовать себя как рыба вытащенная из воды но скоро ты к нему привыкнешь — и перестань изображать умирающего Дика и мрачного Дейви[7]как любил говорить твой бедный отец ты привыкнешь…
Моди предложила:
— Давай прикончим портвейн.
Она разлила остатки по бокалам, и мы медленно выпили. Она рассматривала свое отражение в зеркале.
— У меня уже морщины под глазами, видишь?
Я сказала:
— У меня дома осталась кузина, она еще ребенок. Она никогда не видела снега, и ей ужасно интересно, какой он. Она в письмах все время спрашивает, какой он. Мне тоже хотелось увидеть снег. Ужасно хотелось.
— Ну вот, — сказала Моди, — ты его и увидела. Как считаешь, на сколько потянет наш счет за эту неделю?
— Бобов[8]на пятнадцать, думаю так.
Мы стали считать.
Я сэкономила шесть фунтов, и Эстер обещала прислать пять фунтов к Рождеству или раньше, если мне понадобится. Поэтому я и решила найти где-нибудь дешевую комнату, вместо того чтобы поселиться в общежитии для девушек из хора на Мейпл-стрит. Жуткое место.
— Осталось всего три недели, и это проклятое турне закончится — сказала Моди. — Нет, это не жизнь, особенно зимой.
Когда мы вечером возвращались домой из театра, начался дождь. В Брайтоне все время шел дождь. Когда мы переехали в Холлоуэй, на дворе была зима, и темные улицы вокруг театра наводили на мысли о злодеях и убийцах.
Я дала Моди прочитать письмо, и она сказала:
— А что я тебе говорила? У этого парня есть деньги. Это жутко шикарный клуб. Четыре самых шикарных клуба в Лондоне — это…
Все девушки начали спорить о том, какой клуб — самый шикарный в Лондоне.
Я написала, что не могу в понедельник пообедать с ним, потому что уже приглашена. («Всегда надо говорить, что ты уже приглашена»). Я написала, что могу пообедать с ним в среду, 17 ноября, и дала ему адрес квартиры на Джадд-стрит, в которой я снимала комнату.
Лори Гейнор сказала:
— Напиши ему, чтобы он прихватил в клубе консервный нож. Напиши: пост-скриптум: не забудь консервный нож.
— Слушай, оставь ее в покое, — сказала Моди.
— А что такого? Я просто учу ее этикету. Она знает, что я добрая старая коровка, — сказала Лори, — гораздо лучше других коровищ. Не так ли, детка, как тебя — Анна, кажется?
2
Я взглянула на свои руки. Ногти сияли, как новые медные монетки. По крайней мере, левая рука — правая была не так хороша.
— Вы всегда носите черное? — спросил он. — Припоминаю, что на вас было черное платье, когда мы увиделись впервые. — Подождите минуту, — сказал он, — не пейте это.
Раздался долгий профессионально-деликатный стук в дверь. Вошел официант, чтобы унести суп.
— Это вино отдает пробкой, — сказал ему мистер Джеффрис.
— Отдает пробкой, сэр? — переспросил официант тихим, недоверчивым голосом, в котором слышался оттенок легкого ужаса. У него был крючковатый нос и бледное плоское лицо.
— Именно, отдает пробкой. Понюхайте сами.
Официант понюхал. Потом понюхал мистер Джеффрис. Их носы были совсем одинаковыми, лица торжественными, Братья Слик и Слак[9], братья Заберименяотсюда, подумала я. «И не смей смеяться. Он поймет, что ты смеешься над ним, тебе нельзя смеяться».
