Великий Фрутгрейп от такого неожиданного обнажения своей сокровенной натуры тоже, по-видимому, смутился. Во всяком случае смеяться внезапно перестал и принял приличный вид (насколько сыр вообще способен принять приличный вид).
«Мистический союз! Мистический союз!» – провозгласил он повелительно и зычно. И в самом деае, все сборище, от музицирующих обезьян до пьяных епископов, тут же принялось готовиться к свадьбе двух сыров. Мы с Биллом Орром посчитали, что будем гостями. «В применении к ним выражение „плотская страсть" звучит весьма оригинально», – сказал Билл Орр, из-за чьей страсти к острословию я нередко попадал в весьма неприятные ситуации.
Мы пытались привести наше потрепанное платье в более-менее праздничный вид. Однако заметили, что в лапах свиты Великого Фрутгрейпа засверкали ножи, и епископ недвусмысленным жестом подтвердил, если кто, паче чаяния, недослышал: мы будем на свадьбе не гостями, а свадебным угощением. Нам перспектива стать угощением на мистическом бракосочетании двух голов сыра показалась противоестественной установленному Творцом миропорядку, и мы задумали незаметно улизнуть под предлогом изготовления к празднику красочного транспаранта с надписью: «Да здравствуют сыры, способные переварить все, кроме самих себя!» Мы проскользнули за занавес и мгновенно оказались совсем в другом месте, где вокруг не было видно ни зги, и вполне понятно, поскольку там была глухая ночь.
Пытаясь зажечь спичку, чтобы осмотреть в ее зыбком свете окрестности, мы старались двигаться как можно меньше, ведь, вполне возможно, впереди мог оказаться край пропасти, а позади – спящее чудовище. В этих попытках Билл Орр в конце концов угодил горящей спичкой в занавес, тут же вспыхнувший, осветивший на мгновение недавно покинутую нами сцену и погасший. Все поглотила тьма.
«Снова мы легко отделались, – сказал я Биллу Орру, пытаясь собрать в своем воображении в связную картину все, что успел увидеть, – сейчас осталось только дождаться, пока наступит день».
Так мы ждали, час за часом, и беспокойство наше постепенно росло.
«Мои внутренние часы, мой желудок да и все телесное ощущение указывают мне, что прошло по меньшей мере восемь часов с того момента, как мы сюда попали, – вдруг довольно нерешительно произнес Билл Орр, – откуда следует…»
«…Что мы имеем дело с зоной вечной ночи», – продолжил я за него наиболее неприятную часть его догадки.
«При таких обстоятельствах, – сказал Билл Орр, – нам ничего не остается, как искать дорогу в темноте».
Сказано – сделано. Мы начали продвигаться на ощупь. Мне и думать не хотелось, сколько и какие опасности мы миновали, не зная, что они подстерегают рядом. В конце концов после марша в темноте продолжительностью около суток, мы наткнулись на нечто, на ощупь напоминающее дверную ручку. Я надавил на нее, дверь подалась, и мы обнаружили, что находимся в будуаре принцессы Аберкромби, которая стояла рядом, к счастью полностью одетая, изумленная и необыкновенно обрадованная нашим появлением.
«Скажу заранее, – сказала принцесса, – что не хотела бы никаких разговоров о том, что случилось после проглатывания чудовищем, и вообще, постарайтесь поскорее об этом забыть».
Само собой, мы с пониманием отнеслись к пожеланию леди. Да и вообще, нас больше интересовало будущее, чем прошлое. А будущее представлялось проблематичным – ведь и выход и вход в будуар принцессы был лишь через ту дверь, в которую мы вошли и за которой, как мы уже смогли убедиться, простиралась бескрайняя, бездорожная темнота. Однако Биллу Орру снова пришла в голову хорошая идея: «Мы сделаем дыру в стене или, если это окажется бесполезным, в полу». Само собою, никаких инструментов в будуаре принцессы не нашлось, за исключением тех маленьких изящных безделок, которыми дамы прихорашиваются. Мы безуспешно пробовали воспользоваться пилочкой для ногтей, щипчиками для бровей и массажной щеткой, пока не выяснилось, что пол состоит из не очень, правда, пикантной, но вполне съедобной субстанции, – и мы с воодушевлением принялись за работу.
С Хансом мы частенько говаривали о нашем общем пороке, от которого мы, производящие литературную жвачку а-ля Эмблер,[29]Чандлер[30]и Шёваль – Вале[31]для среднего класса, постоянно страдаем: и он, и я, как правило, хорошо знакомы с весьма небольшим количеством мест, куда можно было бы поместить действие. Потому приходится фантазировать и ухищряться. Вот, к примеру, сюжет о скандале с мясопродукцией. Действие могло бы произойти в Австрии. Присутствует заговор миллионеров (может даже, миллиардеров), коррупция в высших политических сферах (а как же без нее!), покушение на народное здоровье (мясо индийских водяных буйволов выдается в супермаркетах за шотландскую оленину, мясокомбинат и местные дегустаторы подкуплены, с мясом передается коровье бешенство). Крупномасштабная преступность на заднем плане, постепенно обнаруживаемая в романе. Все должно начинаться с незначительного случая, с нечаянного взгляда за кулисы: охранник мясотранспорта, замеченный на скотобойне с болтающейся за плечами винтовкой, случайно подвернувшийся свидетель… и так далее, и так далее.
Сегодня уничтожил свой старый дневник, 2896 испещренных страниц – с сентября 1971-го по апрель 1980-го. Перелистывая, нашел заметку следующего содержания: «Вена, 16.3.1972. Вчера в пансионе „Харетер“ со мной случился необыкновенно сильный приступ обжорства. Почки были превосходны и стоили всего 18 шиллингов… Один из гостей смотрел мне прямо в рот, и хозяин сказал мне покровительственно: „О, у этого господина проснулся аппетит при виде того, как вы вкусно кушаете“. Ханс целиком погрузился в созерцание бедного старика, который кушал принесенное с собой яблоко так, будто это было изысканное лакомство, съедение которого он долго откладывал и наконец позволил себе. Впрочем, в „Харетере“ обед для двоих стоил 40 шиллингов…»
Прекрасное солнечное утро быстро превратилось в кошмар, когда, вернувшись с утреннего моциона, я обнаружил в своем стуле изрядное количество жирно поблескивающей крови. Позднее, конечно, мне удалось отогнать мрачные фантазии насчет рака кишок. Я поплевал на всякий случай через плечо и сказал себе: «Что, старый трус, вообразил, что умираешь от черного вудуистского колдовства?» Но нарциссическое убеждение, что мой задний проход злоумышляет против меня, тем не менее осталось.
Лондон. Неделя «джанк-фуд».[32]Всякий путеводитель объявляет нелепым предрассудком мнение о том, что, попадая в Лондон, питаться неизбежно придется плохо, и щедро раздает советы, либо устаревшие, либо подразумевающие заход в какое-нибудь «Симпсон и Что-то». Я зашел как-то раз в нечто, похожее на «Симпсон и Взморье», но за вращающейся дверью мужество покинуло меня: я хотел попасть в ресторан, а не в церковь. Я ретировался, когда вокруг пополз встревоженный, придушенный шепоток. Уже Бриа-Саварен заметил, что епископы кушают лучше королей, потому что торжественнее.
