Правительство консерваторов положило конец «политике благополучия», а я был воспитан на мысли о том, что именно эта политика – наивысшее завоевание британской цивилизации. Правительство урезало бюджет, предоставляющий рабочим бесплатное медицинское обслуживание и образование, муниципальное жилье, дешевый общественный транспорт и достойное пособие по безработице. Взамен предлагалось повысить налоги и идти воевать за богатых. Тогда мне казалось, что если у людей останутся только налоги и возможность идти воевать за богатых, то такое правительство не сможет долго сдерживать напор разъяренной толпы, рвущейся в палату общин и жаждущей вздернуть консерваторов на фонарном столбе. Однако ничего подобного не происходило и люди продолжали голосовать за консерваторов, пока качественная медицинская помощь не стала привилегией, а общественная собственность не была распродана.
Мы с Джо переехали из Лемингтон-Спа в Ковентри, поближе к ночлежке для алкашей, где временно подрабатывали. Ковентри показался нам мрачным и подозрительным. Его центр был уничтожен бомбами Люфтваффе, на месте исторических зданий отстроили суровые пешеходные торговые улицы, которые окружали безликие спальные пригороды. Вся промышленность оставила эти районы в поисках меньших налогов и дешевой, кроткой и понятливой рабочей силы. Ковентри привлекал только иммигрантов, главным образом индусов, но никогда не принимал их радушно. Однажды посреди бела дня в торговом центре исполосовали ножом молодого индуса. В Эрлсдоне – районе, где жили в основном представители среднего класса – был убит индийский врач. Город презирал студентов и молодых людей с акцентом и планами на будущее. Будь моя воля, не провел бы здесь и дня, но мы прожили там три года.
Приобретенный мной к двадцати двум годам опыт подсказывал, что бизнес всегда замешан на преступлении. В детстве я иногда подрабатывал на фабрике, вместе с дедом, который, выйдя на пенсию, присоединился к шаркающей процессии других призраков, направлявшихся на пилораму, где мы нелегально делали рейки для кроватей. В пятнадцать лет я стал представителем конторы, занимавшейся двойным остеклением. Меня никто ничему не учил, и я понятия не имел, что продаю. Было приказано стучаться в двери и говорить все, что взбредет в голову. Что именно – значения не имело, лишь бы уговорить людей пообщаться с торговым агентом. После того как грязная работа была сделана, появлялся сладкоголосый подтянутый торговец и прямиком проходил в гостиную жертвы, где и устранял все возможные недоразумения, которые могли возникнуть после моего рассказа.
Я говорил старушкам, что двойное остекление защитит их дома от ядерного взрыва, пара бабулек заинтересовались. Они были одиноки, и им было абсолютно нечего делать. Однажды ночью, когда я пришел заступать на смену, офис фирмы оказался совершенно пустым, если не считать отключенного телефона и разбросанных бумаг. Мой начальник также исчез.
Учась в университете, Гай, Джо и я работали на компанию, продававшую микроэлектронные системы управления центральным отоплением. Система состояла из коробочки с микросхемой, которая, как утверждалось в рекламном проспекте, помогала хозяину сэкономить несколько сотен фунтов в год на топливе для обогрева; как именно – я уже не помню. Продвинутые домовладельцы сообщили мне, что такое устройство стоит не больше двадцати фунтов, компания же продавала его за сумму, в двадцать раз большую.
Сначала мы делали вид, что исследуем, как много люди тратят на отопление, а в конце спрашивали: «Что бы вы сказали, если бы вам предложили уменьшить эту сумму вдвое?» Старые, одинокие, глупые, жадные или просто наивные люди соглашались на такое предложение. Если дело завершалось продажей, мы получали премию.
Закончив университет, я попробовал устроиться на должность менеджера-практиканта в бесплатной газетенке. Оказалось, что мне придется продавать рекламные площади. В этой газете не было журналистов – только редактор, который по совместительству выполнял обязанности менеджера, его жена числилась секретаршей, а еще было четыре продавца рекламы. Вновь я не получил никаких инструкций – мне предоставили возможность импровизировать.
Мы звонили всем подряд и придумывали самые невероятные аргументы, чтобы заставить людей купить рекламное место в газете, которую мало кто из них видел, так как тираж был слишком мал.
Нам велели врать про систему рассылок, распространения, про содержание газеты. Злополучному директору зоомагазина мы говорили, что у нас готова статья про волнистых попугайчиков, после прочтения которой все немедленно бросятся покупать домашних птиц. А как же их найти? Конечно же, с помощью рекламы, которая будет опубликована вокруг этой гипнотически привлекательной статьи. Если нам удавалось набрать достаточное количество заказов, объединенных одной тематикой, то действительно выходила статья, написанная внештатным журналистом. Оставшаяся часть газеты содержала небрежный подбор сообщений, расположенных в случайном порядке, и массу рекламных объявлений, набранных с орфографическими ошибками. Печать была настолько плохого качества, что иногда даже нам не удавалось разобрать, что же там написано.
Такой скверной газеты я больше никогда не видел. Босс бредил тем, как воняют негры. Он ненавидел пакистанцев, красных и гомиков. Он был фанатично предан капитализму в самой высокомерной и нечестной его интерпретации.
Нам приходилось постоянно говорить по телефону, а если случалось хоть на минуту замолчать, то начальник или кто-нибудь другой не упускал возможности сделать саркастическое замечание вроде: «Чего сидишь? Ждешь, когда клиенты сами тебе позвонят?»
Моего начальника звали Кейт. Судя по всему, он заправлял несколькими подобными пародиями на газетное издание. Однажды Кейт приехал из своего офиса на Северо-Западе, чтобы посмотреть, как идут дела в центральном филиале, и поинтересовался у меня, нового работника, кому я уже успел позвонить. Я сказал, что в компьютерную компанию, а он потребовал карточку. Мы заполняли карточки, только если получали обнадеживающий ответ. Когда я сказал Кейту, что у меня нет карточки, он вышел из себя и снес все, что было на столе. До сих пор ненавижу его так же, как в тот день.
Мне неплохо удавалось продавать рекламу, но я не любил это занятие. Как только нам удавалось чего-нибудь добиться, наборщики непременно все портили своей причудливой разметкой. Они совершенно не задумывались о том, что делали. Я продал рекламу для раздела «Красота и здоровье», а ее разместили под статьей о гидроизоляции, называвшейся «Смерть от ползучей слизи». Косметолог подал жалобу. Все подали жалобы. Мне не удавалось заработать больше пособия по безработице, и я уволился.
Я думал, что любое дело основывается на вытягивании у людей денег посредством лживых обещаний. Стаи вампиров сосали кровь из тех, кто делал настоящее дело (шахтеры и все такое). Если бы избавиться от рекламных агентов, коммивояжеров и продавцов вместе с агентами по недвижимости, страховщиками и военными, то всю работу можно было бы разделить на всех людей и для ее выполнения потребовалось бы не более двух часов в день. К тому моменту, когда лифт доставит тебя в забой, уже было бы пора заканчивать смену.
Странно, но исчезли вовсе не компании, занимавшиеся двойным остеклением. Исчезли шахты. Консерваторы Маргарет Тэтчер были полны решимости уничтожить Национальный профсоюз шахтеров (НПШ) – лучший и самый мощный профсоюз в стране – и приготовились закрыть все шахты. Лидер НПШ случайно получил секретный государственный список шахт, подлежащих закрытию, и организовал национальную забастовку. Правительство отрицало существование списка, но спустя несколько лет выяснилось, что он все-таки был и включал множество шахт.
