Так я продолжал еще долгое время заниматься литературным творчеством.
По достижении семнадцати я уже твердо усвоил, что являюсь поэтом.
Именно «коридор» навел меня на эту мысль.
5
Мы были выставлены с одноклассником в коридор.
Над нами навис учитель истории.
— Итак, — начал он, сперва обращаясь ко мне, — значит, ты уверен, что человека, открывшего Америку в 1492 году, звали Хаггис?
— Нет, — искренне ответил я, — не уверен. Наверное, я ошибся. Может быть, его звали Марлон Брандо?
— Останешься здесь еще на час стоять в коридоре, — посулил учитель.
Затем он перешел к моему собрату по несчастью.
— А ты, значит, считаешь, что драма Шекспира, написанная в 1598-м и посвященная королеве Елизавете, называется «Эммануэль»?
— Хммм, — засомневался мой одноклассник, уже не так уверенный в своей правоте.
Кажется, и его посетили некоторые сомнения. Ведь на самом деле есть вопросы, на которые просто невозможно ответить экспромтом. Некоторое время он простоял, задумчиво скрестив руки на груди и опустив голову — в позе мыслителя, видимо соображая, как это еще может называться. Внезапно лицо его озарила молниеносная догадка — и он прошептал что-то в склонившееся ухо наставника.
— Останешься здесь до утра! — было обещано ему.
Таким образом несколько драгоценных лет юности этот парень простоял в школьном коридоре, в углу.
Точно еврей, нашедший наконец землю обетованную, он так и не тронулся с облюбованного участка.
Застал я его там и выходя с выпускного вечера. Мимо шла толпа учеников и учителей, а он приветливо махал нам из своего угла.
— А я все тут, все тут!
Мне было тяжело покинуть его в одиночестве, коллегу по мытарствам.
— Что ты! — возразил мне парень в ответ на сочувствие. — Ведь я нашел свою точку отсчета. Поверь, в этом нет ничего дурного — торчать всю жизнь на одном месте. Знаешь… хочу с тобой кое-чем поделиться. Эта точка отсчета — она же и сделала тебя поэтом. Так что соображай сам.
Что было сил я устремил на него взгляд, полный надежды и непонимания.
Но его уже было практически невозможно отличить от коридора: он слился с ним, со стеной, с тем местом, на котором простоял все детство и юность, — он сам стал тенью того угла, в котором поселился навечно.
— Думаешь, я получил то, без чего нельзя быть поэтом? — спросил я.
Ни звука в ответ: лишь чуть слышно скрипнули башмаки из тени. Уже и голос его исчез? Растворился, проглоченный углом?
«Помни, что есть разные коридоры!» — прозвучало в моей голове.
Очевидно, что и мои слова уже не долетали до него, утонувшего в пространстве.
«Большинство коридоров прямы, но сворачивают они всегда под правильным углом.
Когда идешь по коридору, двигаясь в нужную сторону, люди могут сказать, что ты идешь по потолку. Следовательно, потолок также является коридором. И, видимо, если ботинки скрипят — значит, ты идешь по потолку».
Я попрощался и двинулся дальше по поскрипывающему коридору.
Так я понял, что стал поэтом.
6
За долгие годы я написал множество стихов.
Однако у них было совсем немного ценителей. Точнее сказать, просто вопиюще мало. И не только ценителей, но и вообще: почитателей, обожателей, слушателей.
К тому времени, как я достиг двадцатилетнего возраста, мои произведения имели всего трех ценителей.
Первым был, безусловно, я сам.
Я с неослабевающим вниманием следил за своим творчеством, за всем новым, что появлялось у меня из-под пера. И я неизменно сопровождал каждую новинку хвалебно-критическим отзывом Это было очередное письмо от восхищенного поклонника.
Продолжайте в том же духе, творите. Не позволяйте себе расслабиться. Не бросайте работы и не обращайте внимания на злопыхателей, уверен, Ваш путь ведет к вечной гармонии. У Вас великое будущее, готов поклясться.
Тот же Изидор Дюкасс, известный под именем мятежного Лотреамона, при жизни имел всего одного читателя своих произведений и, несмотря на это, всегда был дерзновен как Том Сойер.
За всю историю литературы шестьдесят процентов поэтов имели единственного читателя, а между тем существует великое множество поэтов, которые были настолько отравлены ядом творчества, что и вовсе не помышляли о том, что их когда-нибудь прочитают. Так что не берите в голову, что у Вас так немного почитателей. Вот разве что не сочтите за труд уточнить, что именно в Вашем последнем шедевре подразумевается под словом «презерватив»? Не является ли это очередной метафорой «отчужденного секса»? На Ваш взгляд, не слишком ли очевидная фигура речи?
Смею надеяться, все идет как надо.
Искренне Ваш Читатель
