— Спасибо, моя милая, — ласково сказала она. — Вы тоже могли бы звать меня просто Дианой. Даже сын обращается ко мне так… Я знала вашего отца еще в те времена, когда он и ваша мать были вместе. Но я хотела бы, чтобы вы знали: я ни в коей мере не способствовала…
— Я не держу на вас зла, мадам, — прервала ее спокойно Кристина.
Ей не хотелось говорить о своей жизни, но есть вещи, о которых молчать просто нельзя, если они рассчитывают общаться друг с другом без помех. Тем более, что Диана наверняка знает о ней почти все.
— Мне известно, какую роль вы играли в жизни моего отца, и, вероятно, для вас не секрет, как поступила моя мать. Она оставила нас, когда мне было всего десять лет, и позже сознательно избегала всякой возможности со мной увидеться. Я знаю, вы были… подругой моего отца с тех пор, когда мне еще не исполнилось и двух лет, но в течение последующих восьми лет из того десятилетия он считался женатым перед лицом закона и в глазах людей. Когда она ушла… во многих отношениях это было к лучшему. Вы знаете, я хорошо помню ее. Она была такой холодной, черствой, никого не любила. А я так хотела, чтобы меня любили, ласкали! От матери, однако, я не могла ждать ни любви, ни ласки. Возможно, и отцу доставалось тепла не больше, чем мне. Я ведь тогда об этом не задумывалась. Нет, мадам, я вас ни в чем не виню. Он заслуживал счастья, и, судя по тому, как он отзывался о вас, вы сделали его счастливым.
На глаза Дианы навернулись слезы. Она быстро смахнула их, но они продолжали течь по ее лицу. Кристина поняла, что поступила правильно, когда решилась на откровенность.
Внезапно легкий шум за спиной заставил девушку резко обернуться. Она увидела Эжена, встретила его строгий взгляд. Наступило неловкое молчание, затем он произнес.
— Если вы попили чаю, мадемуазель, я провожу вас в вашу комнату.
Он провел ее через холл, освещенный сверкающими канделябрами, потом они поднялись по широкой каменной лестнице. Кристина шла за ним, потупив взор, стараясь не замечать его гибкой стройной фигуры. При всем своем изяществе он казался очень сильным и, вероятно, мог бы поднять ее одной рукой.
Она вздрогнула, придя в смятение от собственных мыслей. Наконец лестница привела их к развилке двух длинных коридоров, которые были ярко освещены. Отведенная ей комната находилась посередине одного из проходов, и когда Эжен раскрыл перед ней дверь, она вошла и была приятно поражена. Комната оказалась светлой и очень уютной. Здесь вполне можно будет уединиться, если обстановка в замке станет невыносимой. Багаж ее стоял на специальной подставке в изножье кровати.
Кристина поблагодарила Эжена, ожидая, что он сразу уйдет, и начала расстегивать жакет, но, подняв глаза, увидела, что он стоит неподвижно и угрюмо смотрит на нее.
— Четыре недели покажутся долгими, если у вас неспокойно на душе.
Он прищурился, и ее пальцы замерли на пуговице жакета. Господи, почему ей так тревожно в его присутствии? Кровь вдруг прилила к щекам. Хотелось по-детски зажмуриться или спрятаться под кроватью.
— Вы сможете сами спуститься вниз, мадемуазель? — спросил он, не сводя с нее глаз.
— Без сомнения, смогу.
Кристина ответила спокойно, хотя сердце ее вдруг бешено забилось. Она желала, чтобы он поскорее ушел. Ну почему он медлит?! Не похоже, что ему хочется с ней поговорить. И вообще, это же наглость! Разве можно с таким цинизмом разглядывать женщину?
И все же она чувствовала себя не сердитой, а беззащитной, совершенно не зная, что сказать.
Эжен повернулся, чтобы уйти, но в этот момент неожиданно грянул сильнейший раскат грома, и Кристина испуганно вздрогнула. Она с детства боялась грозы и сейчас со страхом посмотрела в окно. Там было черным-черно.
Кристина немного успокоилась, когда Эжен ушел, — будто высвободилась из невидимой петли. Ей не пришлось долго собираться к ужину, ибо она заранее решила, что наденет. Она выбрала мягкие темно-зеленые брюки и такого же цвета тунику, расшитую золотыми цветами. Достаточно нарядно и в то же время практично и удобно. Кристина освежила макияж, поправила прическу и собралась идти вниз. Приятно будет снова оказаться на уютной кухне, зная, что снаружи свистит ветер и гремит гром.
Кристина пошла по устланному толстым ковром коридору и стала спускаться по лестнице. Пройдя всего лишь несколько ступеней, она увидела, что внизу стоит Эжен. Взглянув вверх, он тоже заметил ее.
Он переоделся к ужину и теперь был весь в черном: брюки и рубашка с открытым воротом. Хотя Эжен был без галстука, на всем его облике лежала печать все той же своеобразной элегантности. Боже, как он хорош! — невольно подумала Кристина.
Глаза Эжена смотрели на девушку с нескрываемым одобрением. Смутившись, она опустила взор и с преувеличенной быстротой стала спускаться по ступеням. Тут произошло непредвиденное. Внезапно погасло электричество, и наступила полная тьма. Лишь частые вспышки ослепительных молний озаряли холл, проникая сквозь окна высоко под потолком.
— Не двигайтесь, я сейчас подойду!
Резкая команда пригвоздила ее к полу. Кристина слышала шаги поднимающегося к ней Эжена. Очередная вспышка молнии позволила ей увидеть его лицо — совсем рядом. Кристина испуганно отпрянула.
— Обопритесь о мою руку, мадемуазель, — сказал он и взял ее под руку. — А то, не дай бог, споткнетесь.
Надо было поблагодарить его за помощь, однако она промолчала и нерешительно двинулась дальше, нащупывая ногой каждую ступеньку. Она не могла отделаться от неприятной мысли, что если упадет, то потянет за собой и Эжена, а ей было страшно даже подумать, что такое может случиться.
Неожиданно Эжен тяжело вздохнул, и Кристина, пораженная и перепуганная, вдруг почувствовала, как он поднял ее в воздух и понес вниз с такой легкостью, как если бы она была невесомой. Она обняла его за шею, прижалась к его мускулистой груди, вдохнула запах его волос. Сердце ее затрепетало от восторга. Что это с ней? Разве можно так реагировать на прикосновения, в сущности, совсем незнакомого мужчины? Это же непристойно. Но лицо ее пылало, руки дрожали, соски стали чувствительными, а в самом низу живота появилось приятное тепло. Такого с нею еще никогда не было.
Очевидно, она как-то выразила свое смущение, потому, что Эжен недовольно пробормотал:
— Не волнуйтесь, я не уроню вас. — В его голосе слышалось нетерпение. — Я взял вас на руки лишь потому, что вы спускались вниз слишком медленно. С вашими темпами мы были бы внизу завтра утром.
Его слова заставили ее смириться и не протестовать. Молчать и терпеть — может быть, теперь в этом главное. Однако при новой вспышке молнии страх вернулся к ней, и Кристина еще крепче прижалась к нему, не заботясь о том, что он подумает. Он — сильный, могучий, мускулы железные, и в эти минуты надежнее всего оставаться именно там, где она находится.
— Помощь, мадемуазель, иногда приходит совершенно неожиданно, — прошептал он. Если бы вдруг зажегся свет, Кристина обнаружила бы, что Эжен улыбается, но отнюдь не саркастически, как она могла подумать, а очень нежно.
