– Простите, господин мэр. Они первыми кончились.
Калеб делал записи в блокноте.
– Кто последним видел ее живой? – спросил он.
– Должно быть, он. – Сержант указал на того же самого альбиноса.
– Вы утверждаете, что последний, кто видел ее живой, и первый, кто нашел ее мертвой, – один и тот же человек?
– Нет, сэр, – сказал сержант.
– Но мне показалось…
– Нет, сэр. Этот жирный альбинос нашел жертву. А вот этот жирный альбинос был последним, кто ее видел.
Калеб нацепил очки. Только теперь он понял, что их двое.
– Вы что, близнецы? – спросил он.
Толстяк слева надулся:
– Никогда в жизни его не видел!
Калеб захлопнул блокнот.
– Похоже, дело можно открыть и закрыть! – провозгласил Тедди. – Пошли, вернемся в «Дельмоникос».
– Пожалуйста, если хотите, можете возвращаться…
– Сэр, не сочтите за дерзость, – сказал сержант, – но если вы взглянете на тело, то увидите, что ни один из этих парней не смог бы такого совершить.
– Об этом судить мне, сержант, – возразил Калеб.
– Конечно, конечно, сэр, – пробормотал сержант. – В конце концов, вы шеф полиции, а стало быть, мой начальник, а я кто такой? Паршивый топтун вдвое старше вас, которому годами не дают повышения – говорят, выпиваю. А такое может случиться, подчеркиваю, может, но не обязательно должно, да и то после долгого дня неблагодарной работы, увенчавшегося мелким инцидентом так называемого неподобающего применения моей дубинки. Зачем кому-то слушать меня? Место преступления – прямо по переулку, господа.
– Спасибо, сержант.
Полицейский все еще сердился, что ему пришлось отчитываться перед этим молодым выскочкой Спенсером, и, когда начальник полиции и Рузвельт отвернулись, сержант показал Калебу язык.
Рузвельт и Спенсер, приподняв веревку, вошли в переулок. Калеб приподнял масляную лампу и чиркнул спичкой о стену. Спичка взорвалась огненным шаром, опалив ему брови.
– Йо-хо! – воскликнул бочкообразный Рузвельт.
– Чудесно, – прошипел Спенсер, слишком хорошо осведомленный, что кроется за этим йоханьем. – Даже и не знаю, мэр, что я люблю больше – ваши истории или эти ваши… возгласы.
– Не боись, дружище Калеб. У меня и того и другого полно! – Рузвельт похлопал себя по животу.
– Безмерно рад. А сейчас, если вы будете так любезны отойти назад, я все-таки осмотрю место преступления.
– Должен сказать, я повидал на своем веку немало жестокости, как, например, в тот раз, когда я охотился на гигантских игуан на пыльных просторах Австралии. Их самки могут быть весьма отважными и…
– Сейчас не время для рассказов, господин мэр!
– Ты просто завидуешь, потому что никогда не видел самку игуаны, которая глотает в один присест взрослого аборигена. Скажу тебе, мой мальчик, у тебя волосы на груди встали бы дыбом.
– Господа, – послышался знакомый женский голос, – почему бы вам на время не перестать меряться вашими мужскими достоинствами и не обследовать место преступления, а?
– О, черт, – пробормотал Калеб. Элизабет Смит шагнула из тени.
– Я совершенно уверена, что позже у вас двоих будет масса возможностей сравнить ваши… гм… – Она задумалась. На этот раз она собиралась высказаться изящнее. – Ваши… мышечные рельефы.
Мисс Смит вздохнула. «Ах, Лиза, – упрекнула она себя, – и зачем ты вообще рот раскрыла?»
– Как, черт побери, ты сюда попала? – резко спросил Калеб.
– Не смей таким тоном разговаривать с молодой дамой! – заявил Рузвельт, спешно принимая сторону Элизабет. – Но как, черт побери, ты сюда попала, дорогая? Вроде бы на место преступления посторонних не допускают.
– Патрульный оказал мне любезность и пропустил. Я просто объяснила ему, как сильно вы нуждаетесь в моей помощи.
– Весьма находчиво, – одобрил мэр.
– Ну, в твоей помощи мы не нуждаемся, – возразил Калеб. – Я был бы очень тебе признателен, если бы ты покинула место происшествия, чтобы мы – то есть я – мог приступить к работе.
Спенсер взял Элизабет за руку и повел к выходу из переулка.
– Тедди, – взмолилась она, – но ведь ничего страшного не случится, если я посмотрю. Мне ужасно хотелось бы увидеть лучшую команду сыщиков в деле.
– Мы не… – начал было Калеб.
– Юная дама могла бы здесь кое-что узнать, начальник.
– Она могла бы узнать, что значит ваше «Йо-хо».
Мэр склонился к уху Калеба и шепнул:
– А она горячая штучка! – Затем повернулся к Лизе и погрозил ей пальцем. – Только поклянись, что не будешь ничего здесь трогать, конфетка!
– Даю слово, ваша честь, – сказала она.
– Послушайте, вы оба, я предпочитаю работать один. Мое… одиночество для меня очень ценно, и…
– Эгей, полегче, сорвиголова! Мне кажется, здесь только один главный. Насколько мне известно, мэры поважнее начальников полиции. После мэров идут букмекеры, костоломы, мороженщики, а потом уже начальники полиции. Леди остается – я сказал!
Мэр нечасто напоминал ему о своем служебном положении, и Спенсер молча стоял, обдумывая дальнейший ход. Калебу не нравилось, когда ему указывали, как вести расследование, не нравилось присутствие мэра, и он определенно не хотел, чтобы его бывшая подруга болталась рядом и совала во все свой нос. Но что он мог поделать?
– Хорошо, только стойте в стороне и закройте рты, понятно?
– О, мы начинаем чувствовать себя большой шишкой, не так ли? – откликнулась Лиза. – Впрочем, как обычно.
Спенсер отвечать не стал, зажег лампу, поднял ее и осветил ужасающую картину.
Все трое застыли, раскрыв рты. На первый взгляд странное зрелище напоминало скорее экспозицию в музее восковых фигур, чем место преступления. Тело стояло (а не лежало вверх лицом, с подсунутой под голову расшитой подушкой, аккуратно сложенными на груди руками и благопристойно скрещенными ногами, как в те времена обычно оставляли проституток, убитых в темных переулках). Трупное окоченение наступило быстро, позволив убийце манипулировать телом как куклой с подвижными суставами. Ему даже удалось поставить ее, используя палку и деревянный ящик для опоры.
– Это просто зверство, – сказал Калеб.
– Ритуальное убийство, – прошептала Лиза.
– Нападение акулы! – воскликнул мэр.
Беззубая Старушка Салли, незадачливая жертва маньяка, была не просто убита (ударом сзади, возможно, нанесенным мешком яблок). Убийце хватило времени, чтобы проделать довольно загадочные действия с ее телом.
Спенсер вытащил свой новехонький эдисоновский диктофон и несколько раз повернул ручку завода. Затем он заговорил в раструб микрофона профессиональным, лишенным эмоций голосом:
