Санду почтительно молчал. Дыни разгружали два часа, так что время поговорить было. Хозяйка салона, стоя у грузовика, сказала:
– Твой возить хороший дыня, сочный, сладкий, – сказала она.
– Клиент кушать, муж кушать, даже я кушать и эт зе тайм оф итинг нахваливать, – сказала она.
– Твой дынь сочный, вкусный, с легкий аромат креветка, – сказала она.
– Мы есть все восторг, ви хэппи – сказала она.
– Один бат, в смысле но, – сказала она, – ну в смысле один «что за хуйня».
– Почему-то все дыни с вырезанный круглый отверстий, – сказала она.
– Это чтобы снять пробы и привезти хороший товар, – сказал, покраснев, Санду.
– Моя нравиться что ты есть робеть и смущаться мой малыш, – сказала Нат Морару, и торжествующая улыбка проложила на ее маске от автозагара две игривые морщины.
– Моя есть твой делать предложений, – сказала она.
– Выпить кофе, – сказала она.
На кухне Санду поблагодарил за кофе, отказался от кусочка дыни, и стал слушать.
– Моя есть давний друг известный русский кулинар Вероника Белоцерковский, – сказала Нат.
– Друг, – вежливо сказал Санду, никогда не слышавший такой фамилии.
– Твой не парить мне мозг, – сказала, почему-то, нервно хозяйка.
– Френдлента жж есть, значит лучший друг, – сказала она.
– Флейм, пост, троллить, лэжэплюс, навальный хуяльный твитерр хуиттер, – сказала она.
– Мой юзер опытный, – сказала она.
Санду подумал, что хозяйка перешла на голландский язык, и решил вздремнуть. Но Джулия щелкнула хлыстом, отрезала себе кусочек дыни, и сказала:
– Вероника иметь ресторан Москва, – сказала она.
– Москва человек глюпый многа многа, – сказала она.
– Очень многа мода, многа влияний, – сказала она.
– Привозить говна, сказать настоящий говна с юга Италий, вырастить сицилийский крестьянин свой рука, Солнце Италия напитать свой энергий эта кусок говна, и вся Москва есть этот говна и хвалить, – сказала она.
– Рука сицилийский крестьянин, – сказала она, и ее передернуло.
– Имэйджин, куда он только свой рука не совать, этот крестьянин, – сказала она.
– Моя подумать отправить мой лучший друг Вероника фура свежий овоща, – сказала она.
– Для аутентичная суп, который весь мир тошнит, на вид дристня, но Москва скушать если журнал Афиша хвалить, – сказала она.
– Особенно если мы написать что это из Прованс, – сказала она.
– Повезешь овощ, шалунишка? – сказала она.
– Нет, спасибо, моя всем довольна, – сказал Санду, не любивший перемен, из-за чего его даже как-то избили в школе поклонники певца Виктора Цоя.
– Соглашаться, малыш, – сказала хозяйка и подмигнула.
– Фура овощ и десять тысяч доллара, – назвала она цену транспортивровки десяти фур.
– Какой овощ? – сказал Санду.
Джулия налила еще кофе и сказала:
– Фура спелый тыква.
* * *
…уже в Германии Санду остановил фуру на каком-то поле, и вышел. Потянулся.
Вспомнил наставления хозяйки.
– В Москве быть хоть раз? – спросила она его.
– Не бывать, – ответил Санду.
– Тогда быть очень осторожный, там много пидарас, есть очень модно, – сказала она.
– В Европа, правда, тоже, – сказала она.
– А еще хипстер, – сказала она.
– Хипстер хуже чем педераст, даже мужчина не иметь, – сказала она.
– Никого не ебать, только модный спектакль обсуждать, и в кафе сидеть – сказала она.
С грустью, почему-то, посмотрела на комнату супруга.
– Хотеть меня, сладкий? – спросила она Санду.
– Моя бояться устать, много пути вперед, – соврал Санду.
– Твоя что, педераст? – сказала хозяйка.
– Или хипстер? – сказала она.
– Моя молдаван, – сказал Санду.
– Работать так много, что не иметь никого, и даже спектакль не обсуждать, – сказал он.
Это был убедительный довод, и Джулия отстала.
…Поле было покрыто изморозью, как совсем тогда, в юности. Ни души… Санду открыл двери фуры, не веря своему счастью. Максимум, что ему обычно доставалось, это арбузы и дыни. И если дыня еще как-никак шла, за счет упругой и тугой мякоти, то арбузы Санду презирал, считая их в мире бахчевых чем-то вроде подзаборной шлюхи. И так редко попадались ему тыквы…
И вот, – благодаря московской моде на тыквенный суп, – они Были и ослепляли его своим оранжевым светом из фуры.
Глядя на полторы тонны свежих, спелых, ядреных, отборных тыкв, Санду едва не плакал от счастья.
Он чувствовал себя Гераклом, которому подложили сорок девственниц.
Только сегодня, знал Санду, он круче Геракла. Да и возлюбленных у него побольше…
Расстегиваясь, Санду полез на свое царское ложе…
* * *
…уже подъезжая по нужному адресу в Москве, Санду – который не встретил пока ни одного педераста или хипстера, – притормозил на светофоре. На лице его блуждала улыбка. И, хоть был Санду обессилен, улыбка эта его не покидала.
Ведь он превзошел Геракла и справился СО ВСЕМИ своими подопечными.
И все они оправдали ожидания Санду. Это была феерическая поездка-оргия. Единственное, что было слегка непривычно – тыквы внутри были как будто… суховаты. Но Санду относил это за счет чересчур теплого лета.
Загорелся желтый свет светофора… Тут к кабине метнулась какая-то тень. Мужик в костюме, с усиками и, почему-то, блестящим котлом в руках, настойчиво стучал в боковое стекло. Гадая, пидарас это или хипстер, Санду включил аварийку и стекло приспустил.
– Мужик, мужичок, коечстососинка, – сказал мужчина, нервно поправляя галстук-бабочку.
– Что вы иметь спросить? – сказал Санду на ломанном русском.
– Слышь, козлодорастина, ты мля везешь на ха свежачок? – сказал мужчина.
– Свежачок в ресторан Ники, – сказал он.
– Какой Ник? – сказал Санду.
– Ну, Белоник, – сказал мужчина нервно.
– Какой Белоник? – сказал Санду.
– Ты че мне мозги паришь? – сказал мужчина и ударил костяшками по котлу.
– Ваша сломать котел, – сказал Санду.
– Это казан, ты, утырок, – сказал мужчина.
– Ваша сломать казантыутырок, – сказал Санду.
– Значит так, чо везешь, мне мля скидывай там, – сказал мужчина, и махнул рукой в сторону двора.
