Все замирают. Лишь распростертый на палубе старпом успевает по-лошадиному утробно втянуть в себя воздух через вытянутые вперед колечком губы…
Дальше происходит что-то неестественное: кувалда «приземляется» вполне грациозно с негромким перестуком легкой деревяшки. Не рвет барабанные перепонки истошный вопль свежекастрированного самца, только его глаза в величайшем изумлении выкатываются под взметнувшиеся куда-то на лоб брови. Смешанное выражение обреченности и первобытной дикости сменяется в них на мгновенное прозрение и осознание происходящего. Впрочем, первобытная дикость тут же возвращается обратно. Правая рука старпома нащупывает деревянную рукоять упавшей кувалды и крепко сжимает ее. Взгляд перемещается влево и упирается в видимую ему одному точку как раз посередине лба старшего лейтенанта Проворова.
Меткости последовавшего броска могут позавидовать даже австралийские аборигены. Но старший лейтенант оказывается проворнее их добычи. Он мгновенно бросается в приоткрытый переборочный люк и исчезает в соседнем 9-ом отсеке. Вот теперь наступает черед испытания барабанных перепонок всех свидетелей происходящего: с ревом Маугли, оседлавшего дикобраза, старпом устремляется вслед своей обреченной жертве…
…Механик, помедлив пару секунд, пожимает плечами и, озабоченно бормоча себе под нос: «Как бы до смертоубийства не дошло!», трусцой направляется за скрывшимися «троглодитами».
На проходной палубе 10-го отсека остаются двое младших офицеров: старший лейтенант Кротов и командир первого отсека лейтенант Быстрых. Так неожиданно закончившийся «показательный обход» начинался с третьего отсека и продвигался в корму, так что их заведование – первый и второй отсеки – оказались пока «не охваченными», видно, приберегавшимися «на десерт».
Однако, в сложившихся обстоятельствах вряд ли можно было ожидать «продолжения банкета». Дима Кротов провожает серьезным взглядом механика и глубокомысленно произносит:
– Говорил же я Витьке, что дурная это затея – аварийную кувалду из деревяшки вытачивать. Чай, не киянка. Да и хлопотно, трудоемко и ненадежно.
– А ты-то сам как бы выкручивался, если бы не оказия? – невысокий Быстрых заинтересованно смотрит на Кротова.
– Если действительно интересуешься, загляни в шхеру рядом с умывальником в моем отсеке, там как раз аварийный щит установлен. Причем, в полной комплектации, да еще пленочкой полиэтиленовой обтянут.
– Это чтобы руками – или ногами – кувалду не смогли прихватить? – Быстрых явно намекает на «изящное балетное па» поскользнувшегося старпома.
– Это чтобы не пылился! А кувалда настоящая, металлическая, как и все остальное. Вот «прихватить руками или ногами» – это не советую: сил не хватит от щита оторвать. Мне работяги за стакан «шила» весь металл к щиту намертво приварили газовой сваркой!
Быстрых восторженно присвистнул, а Димка Кротов тут же трижды сплюнул через плечо:
– Не надо! Денег не будет. А они нам на выходные очень пригодятся. Давай покинем наш гостеприимный корабль через кормовой люк: уже вечер, нас никто не останавливал, зачем же начальству в глаза-то лишний раз прыгать? Переоденемся в гостинице и…к праздничному столу и милейшему обществу. К черту аварийные щиты! Вперед, кабальеро!
«Смертельный» номер
Зачетно-показательный концерт художественной самодеятельности вполне благополучно приближался к своему естественному окончанию. Оставались последние два номера. Все проходило на редкость благопристойно, в строгом соответствии с детально разработанными для подобных мероприятий Инструкциями.
С художественно-эстетической точки зрения завершающееся действо представляло собой что-то среднее между выпускным праздничным концертом для родителей в каком-нибудь отдельно взятом городском детском саду и церемониальными торжествами в сельском клубе по случаю прибытия в отстающий поселок главы районной администрации.
Вот только в отличие от последних происходило оно где-то в срединной части Атлантики, ближе к американскому берегу, на глубине 150 метров, в прочном корпусе советской атомной стратегической подводной лодки последнего поколения, находящейся здесь на боевом дежурстве. И уж идейной-то выдержанности концертных номеров мог бы позавидовать и средних масштабов Пленум Коммунистической партии.
Именно последнее обстоятельство являлось главной причиной того, что на угрюмом и недовольном по жизни лице главного «мецената» – заместителя командира по политической части – образовалось устойчивое выражение умиротворенной благосклонности, свойственное ему весьма эпизодически да и то лишь в кабинете вышестоящего командования и за закрытыми дверьми персонального туалета.
Справа от замполита на той же скамейке-«баночке», рассчитанной на четверых, восседал командир корабля. Понятие «восседал» наиболее точно характеризовало положение его тела в пространстве: имея рост под метр девяносто и вес в сто двадцать килограммов нельзя присесть, притулиться, прикорнуть, можно только восседать, преисполнившись сознанием собственной значимости и постоянным ощущением внушительных габаритов великолепной фигуры. Но у капитана первого ранга это выходило на редкость естественно. Он действительно был настоящим командиром-единоначальником для полутора сотен членов экипажа, мог распоряжаться их жизнями в силу данных ему полномочий и учитывая важность выполняемой задачи. А если вспомнить, что в ракетных шахтах находились 16 боевых баллистических ракет с ядерными разделяющимися боеголовками потрясающей мощности… Количество подвластных ему жизней увеличивалось многократно.
Впрочем, ощущение такого неимоверно тяжелого груза вселенской ответственности никак не отражалось на его круглом гладком лице или в светлых голубоватых глазах, взирающих на весь окружающий мир с постоянной веселой хитринкой потомственного вятского уроженца.
На концерте он присутствовал в роли этакого «свадебного генерала», хотя и значился председателем конкурсного жюри. В полемику с замполитом не вступал, а лишь время от времени согласно покачивал мощным шишковатым затылком да в положенных местах отзывался на происходящее двумя-тремя негромкими хлопками.
Третьим на этой «официальной» скамейке пристроил едва ли четвертинку своего тощего седалища начальник радиотехнической службы. Моложавый капитан 3 ранга удивительно походил на вождя Великой Октябрьской революции Якова Свердлова высокой курчавой шевелюрой, круглыми очками в темной оправе, что само по себе на флоте было большой редкостью, и ярко выраженной наследственной принадлежностью к великому семитскому сословию. Не удивительно, что именно он и был в экипаже секретарем первичной партийной организации. Ох уж эти гены!
«Свердлов» ни секунды не пребывал в состоянии покоя: он успевал что-то шепнуть на ухо замполиту, несколько раз обернуться на 180 градусов и, энергично жестикулируя, призвать к порядку разболтавшихся зрителей, одобрительно хрюкнуть в сторону очередного выступающего, снова пообщаться с замполитовским ухом, отследить реакцию командира корабля и хлопнуть в ладоши с ним в унисон, уловить высказанное в пространство начальственное мнение, трансформировать его в собственную категоричную оценку и записать последнюю в большой пухлый ежедневник, как по волшебству появляющийся в его тонких нервных пальцах в нужный момент.
