1
Труба, по которой подавалась горячая вода в двенадцатиэтажный жилой дом, прохудилась, скорее всего, ещё зимой. Но, видимо, трещина сначала была микроскопической, увеличивалась медленно, и давление в системе до поры поддерживалось с помощью подкачки. Но вот, в один из июльских дней «сил» у подкачивающего насоса уже не хватило…
Дежурную аварийную бригаду вызвали вечером. Пока определяли примерное место прорыва, да рыли траншею, Геннадий стоял в стороне, курил. Это не его дело, долбить асфальт, копать землю, ему предстояла самая тонкая и важная часть общей работы – заварить образовавшуюся в водопроводной трубе дыру, ибо был он в аварийной бригаде газоэлектросварщиком. Докапывались до места прорыва довольно долго. Стало уже смеркаться, когда один из землекопов выскочил из траншеи ругаясь и тряся облитыми горячей водой штанами спецовки:
– Суки… пидары… вентиль не перекрыли! – орал землекоп.
Впрочем, обвинял он работников местной котельной напрасно. Они завернули как положено вентиль подачи горячей воды, но тот, будучи таким же старым, изношенным, как и прочие элементы водоснабжения, что называется, "не держал".
Геннадий понимал, что "варить" ему предстоит при свете фар их передвижной "техпомощи". Это, конечно ерунда, при его квалификации он и при свете карманного фонаря шов сделает, но ведь работать предстояло на мокрой трубе и по щиколотки в горячей воде…
– Что делать будем, Семёныч?… Если подачу не перекрыть, я не смогу заварить, да и опасно, – обратился он к бригадиру, отбрасывая недокуренную сигарету.
Бригадир с Геннадием остались возле траншеи вдвоём. Землекопы своё дело сделали и теперь курили уже они. На следующем этапе работать должен сварщик, а бригадир обеспечить условия… Условия обеспечили только к полуночи, когда перекрыли горячую воду аж всему микрорайону. Геннадий одел резиновые сапоги и полез в траншею. Вода из трещины больше не сочилась, но земля всё равно была мокрая. Нет, Геннадий не бравировал, он просто очень хорошо знал своё дело и потому мог работать и в полутьме, и в сырости, при этом сделать всё так, чтобы электроток не использовал его тело в качестве своего проводника. И всё равно шов давался с трудом – непросохшая труба, недостаток света. Геннадий провозился почти до трёх часов ночи под дружный храп землекопов, раздававшийся из будки "техпомощи".
– Готово Семёныч, кажись выдержит, – Геннадий снял "маску", с трудом вылез из траншеи, разминая затёкшие от долгого сидения на корточках ноги.
Пока отворачивали вентиля и проверяли как держит свежий шов, пока заспанные землекопы ни шатко, ни валко закидывали землёй траншею… Что им торопиться, даже если после окончания смены чуток задержатся – они ведь все или москвичи, или жители совсем ближнего Подмосковья, не дальше десятка-полтора километров от кольцевой, им-то до домов добраться после смены – всего-ничего. Не то что Геннадию, который едва успевал переодеться, чтобы не опоздать на электричку (следующую ждать аж три с лишним часа), в которой ему предстояло пилить до своего посёлка два часа.
И сейчас получилось так же. Еле держащийся на ногах от усталости Геннадий за пару минут до отхода влетел в электричку, занял место у окна и почти сразу заснул, едва застучали колёса и вагон начал убаюкивающе раскачиваться… Он всегда дремал в электричке после смены, но сейчас он отрубился напрочь – ночная работа буквально высосала, обессилела его. Трудно сказать, выдержал бы Геннадий такой график, через три дня на четвёртый, будь он похлипче здоровьем и постарше. Но Геннадию было тридцать два года и на здоровье он пока не жаловался. Сейчас что, сейчас лето. Ну устал, ну мокрый весь, ну не спал всю ночь… но не замёрз же. А вот зимой… ох как приходилось мёрзнуть во время таких вот прорывов труб зимой, или при авариях в котельных, или когда прорывало канализацию и всё "ге" из прорыва лило едва ли не на голову. Да деньги Лужков конечно платил – двадцать тысяч. Где ещё мужик из дальнего подмосковного посёлка столько заработает, но то был тяжкий, грязный, а иногда и просто опасный для жизни труд.
– Эй, милок… ты станцию-то свою не проспишь? – кто-то легонько тряс его за плечо.
Геннадий разлепил глаза и увидев рядом озабоченное за него старушечье лицо, благодарно улыбнулся:
– Спасибо бабуся, никак не просплю, моя последняя. А если и в тупик завезут, мне оттуда до дома ещё ближе.
Тем не менее больше он уже не заснул, несмотря на то, что ехать оставалось ещё полчаса, хоть по прежнему гудели ноги и ныла поясница.
2
Обычно после смены Геннадий дома до обеда отдыхал. Но сегодня день субботний, а значит и жена не на работе и, естественно, дочка, гулявшая каникулы. Но, странное дело, дом оказался закрыт, ключ спрятан на обычном месте… ни жены, ни дочери. Геннадий побегал по саду-огороду – никого, открыл дверь, вошёл в дом – нигде никакой записки. Идти к соседу, с которым состоял, мягко говоря, не в дружественных отношениях, узнать у него, может чего и знает – не хотелось. Но идти и не потребовалось, тот и сам тут как тут, от калитки посвистывал.
Алексей, бывший одноклассник Геннадия, когда-то пионерский и комсомольский активист, а сейчас регулярно "употреблявший" и постоянно ругающий нынешнюю власть лысеющий мужичок, смотрелся куда старше своих лет. Таковых в посёлке насчитывалось едва ли не половина мужчин, так называемого, трудоспособного возраста. После закрытия железнодорожных мастерских, при Советах являвшихся "кормильцем" всего посёлка (и работяг и всяких освобождённых активистов типа Алексея), все они остались без работы. Искать оную, как это сделал Геннадий, вдалеке, проявить инициативу… вставать через каждые три дня в четыре утра, чтобы с первой электричкой ехать на смену… вкалывать – на такое оказались способны далеко не все. Большинство же поселковых мужиков и их семьи в постсоветское десятилетие выживали либо за счёт огородов и близлежащих лесов, или сбором, а иногда и откровенным воровством всевозможного лома цветных металлов. Некоторые так и вообще ничего не делали, сидели на шее родителей-пенсионеров. На большую дорогу?… Нет, народ в посёлке проживал в основном тихий, разве что украсть по мелочи, а по-крупному, таких ухарей не водилось. Не мудрено, что Геннадию сильно, по-чёрному завидовали. Все были не прочь так же, как он получать, но не могли, ибо в своей предыдущей жизни не смогли или не захотели овладеть нужной при любом социальном строе профессией. Да, и работать, как он не хотели, так же мучится, уставать, мотаться…
Одним из самых ярых завистников и являлся сосед Алексей. Не "вписался" бывший активист в новую жизнь – далеко не каждый комсомольский работник сумел переквалифицироваться в бизнесмена. Сейчас Алексей пытался промышлять цветным металлом, но доход имел нерегулярный и небольшой, потому буквально слюной исходил, видя как год от года богатеет его сосед и одноклассник. А ведь когда-то было… Сойдутся матери-покойницы у забора и Алексеева давай хвастать да на будущее загадывать: мой-то точно в начальство выйдет, по партийной линии пойдёт, в пиджаке при галстуке ходить будет… Вздыхала в ответ мать Геннадия, она-то не сомневалась, что её сыну ничего кроме рабочей спецовки не светит. Помнил об этом Геннадий и нарочно не скрывал ни своего заработка, ни крупных покупок, которые время от времени они с женой делали. В доме у него имелось два импортных телевизора, немецкая стиральная машина, бензопила… В позапрошлый год он купил хорошего леса, нанял плотников и построил новую бревенчатую баню. Мог бы купить и автомобиль – у него на "Жигуль" и деньги были, и гараж. Но не хотелось брать отечественную машину. Куда тут на ней ездить по просёлкам и бездорожью. Он мечтал об импортном внедорожнике, но на него, даже на подержанный, требовалось не менее пятнадцати тысяч баксов. Таких денег у него не было. Нет, он не держал семью на голодном пайке, но деньги откладывал регулярно, с каждой получки, благо почти все продукты свои, с огорода…
