Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Когда я вышел, он объяснил мне, что эта лишенная воображения, сухая, черствая канцелярская крыса без всяких на то оснований отказалась «отоварить» его по всем правилам оформленный чек на пятьсот франков. В доказательство своих слов он предъявил мне упомянутый финансовый документ, затрепыхавшийся на ветру в его протянутой ко мне руке.
Возможно, и был когда-то этот чек действительным, но те времена давно миновали. Слова и цифры на мятой и засаленной бумаге стали совершенно неразборчивыми. Вряд ли кого-то можно было бы убедить принять эту бумажку в качестве платежного средства. Так я и сказал Мариусу, на всякий случай добавив, что у меня при себе пятисот франков не имеется.
— Tant pis[15]. В таком случае можете угостить меня вином.
Подобного рода фамильярной наглости противостоять трудно, возможно, потому, что я сам ею обделен. Через две минуты мы с Мариусом уже уселись за один из столиков кафе. Ранее мы с ним встречались лишь в машине, где мое внимание поглощала дорога, теперь же представилась возможность разглядеть этого человека получше.
Лицо его в полной мере испытало на себе разрушительное воздействие живительных сил природы: солнца, ветра, дождя. Как будто его освежевали. На пурпурно-багровой коже, там, где у остальных людей его возраста появляются морщины, на физиономии Мариуса пролегали глубокие борозды, вся остальная поверхность, у других более или менее гладкая, была испещрена морщинами. Но глаза сохранили яркость и живость, на голове шапка волос с густой проседью, подстриженных en brosse[16], торчащих колючим ежиком. По некотором размышлении я оценил его возраст лет в шестьдесят. Вытащив из кармана затрапезной армейской куртки большой кухонный коробок спичек, Мариус закурил сигарету. Я увидел, что на левой руке у него отсутствует первый сустав указательного пальца. Вероятно, прискорбное следствие неосторожности при работе с пневматическим секатором при подрезании виноградной лозы.
Первый глоток красного вина вызвал у моего собеседника легкое сладостное содрогание, и он тут же приступил к анализу моей персоны. По его мнению, мой французский выговор отдавал «этими гуннами из-за Рейна». То, что я не из-за Рейна, а из-за Ла-Манша, его удивило. Ведь каждый знает, что англичане не утруждают себя освоением чужих наречий, а чтобы туземцы их лучше понимали, просто повышают голос. Для иллюстрации Мариус схватился за уши и ухмыльнулся. Лицо его исчезло в сети борозд и рытвин.
Но что ищет здесь англичанин зимой, вне сезона? Чем он вообще занимается? Меня часто спрашивали, чем я занимаюсь, и ответ всегда вызывал реакцию одного из двух типов: жалость, поскольку писательство — ремесло ненадежное, зыбкое, эфемерное; либо живой интерес, иногда даже с оттенком некоторого почтения, которого многие французы еще не утратили к труженикам на поприще свободных художеств. Мариус относился к последним.
— О-о, — протянул он уважительно. — Un homme de letters[17]. — И тут же постучал ногтем по пустому стакану. — Но уж точно не из голодранцев.
Второй стакан промыл ему глотку, и последовали дальнейшие вопросы. Когда я сообщил ему, о чем рассказываю в своих сочинениях, Мариус приблизился ко мне, полуприкрыв глаза от дыма своей сигареты, интригующим тоном хранителя страшных тайн поведал:
— Я ведь здесь родился. — Он неопределенно махнул в сторону двери. Очевидно, родился он не в кафе. — Я бы мог такого понарассказать!.. Но не сегодня. Сейчас некогда, спешу. В следующий раз.
Важное мероприятие ожидало участия Мариуса в тот день. Очередные деревенские похороны, а он никогда не пропускал похорон. Наслаждался неспешным размеренным течением службы, торжественностью обстановки, музыкой, внимательно приглядывался к присутствующим женщинам, наряженным в лучшее, что у них было, и на высоких каблуках. Еще больше упивался, если хоронили его заклятого врага. Он называл это окончательной победой, видел подтверждение своей жизненной силы, живучести. Мариус прихватил меня за запястье, глянул на мои часы. Да-да, пора! С историями придется повременить.
Конечно, я испытывал некоторое разочарование. Провансалец-рассказчик нередко оказывается магистром словесной магии, профессором многозначительной паузы, волшебником рукоделия сюжета. А жесты, мимика, игра голосом… Самое банальное происшествие, тривиальнейший фрагмент быта превращается в его изложении в захватывающую драму. Он может увлекательно описать ежедневное путешествие от двери квартиры до ворот гаража, обнаружение осиного гнезда под крышей затмит открытие континента, а сворачивание шеи курице для супа вызовет у него куда больше эмоций, чем межплеменная резня в далекой Африке. Хороший рассказчик поднимал серую повседневность до уровня Comédie Française, и я забывал, что нахожусь в скромном деревенском баре.
В следующий раз я застал Мариуса на обочине в согбенной позе, взирающим в горловину бензобака… бензобачка своего скособоченного Mobylette и как будто беседующего с ним. Во всяком случае, он вдруг поднес к горловине ухо, вслушиваясь в какие-то таинственные шумы.
— Сух, как скала в июле, — сообщил он мне, усаживаясь рядом, на пассажирское сиденье. Но ведь я могу доставить его к гаражу, чтобы достать bidon горючего, non? И могу угостить его стаканчиком, ибо утро выдалось утомительное. Как обычно, Мариус не допускал мысли, что у меня могут наличествовать и какие-то иные заботы, кроме как выполнять обязанности его персонального водителя.
Мы уселись в кафе, я спросил о его впечатлениях от последних похорон.
— Pas mal[18]. Старик Фернан. — Он постучал средним пальцем левой руки по правой ноздре. — Болтают тут, что он один из пяти мужей. Слыхал, конечно?
Я о пяти мужьях не слыхивал, и Мариус тут же призвал от моего имени официанта с графином вина. Графин прибыл, и история полилась вместе с вином. Мариус время от времени поглядывал на меня, чтобы убедиться, что я понимаю, или же чтобы подчеркнуть что-то из сказанного, но по большей части взгляд его блуждал где-то далеко, погружаясь в недра памяти.
По каким-то причинам, сказал Мариус, женщины и мясники часто испытывают взаимное влечение, сближаются больше, нежели того требует акт купли-продажи свиных отбивных или говяжьей вырезки. «И знаешь почему?» Вид мяса влияет… розовое, мокрое… И как оно, смачно так — шлеп! — на колоду. И — ха! — замах. У иной аж нутро замирает. В общем, даже и неясно почему, но только тянет их друг к другу. А ежели мясник еще и молодой, да собою хоть куда — как тут не полюбезничать над филе барашка. Ну, дело житейское, улыбнулись, может, у нее и искорка во взгляде вспыхнула, но тут же расстались, и она отправилась дальше, позабыто-позаброшено, другие дела ждут.
Обычно так, но не всегда. И не с этим парнем-мясником, назовем его Арно. Когда началась эта история, а было это много лет назад, он только что прибыл в деревню, перенял дело у старого мясника, мрачного, неулыбчивого скупердяя, по старости ушедшего на покой. Местные дамы не спешат с мнением о вновь прибывших, но вскоре téléphone arabe[19]начало из уст в уши передавать об Арно добрые слова и словечки. Он преобразовал лавку, заменил древнее оборудование, поставил новые лампы. Вид помещения стал праздничным, просто зайти — и то в радость. На полу свежие опилки, лесной дух ноздри щекочет. И хозяин улыбается.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
