– Смотрите, – мечтательно произнес он, – солнце.
Через еще мокрое стекло их пронизывало солнце – коротная вспышка тепла, которое в эти осенние дни было словно запоздавшее раскаяние. Поль как бы купалась в этом ярком свете.
– Да, солнце, – отозвалась она.
С минуту оба не шевелились, она по-прежнему стояла в витрине, выше его, спиной к нему и все же опираясь на его руку. Потом отодвинулась.
– Вам бы не мешало пойти поспать.
– Я голоден, – возразил он.
– Тогда идите завтракать.
– А вы не хотите пойти со мной?
Она заколебалась. Роже звонил ей и сказал, что, вероятно, задержится. Она рассчитывала забежать в бар напротив и съесть бутерброд, а потом отправиться за покупками. Но при этом неожиданном зове солнца она с отвращением представила себе изразцовые стены кафе и залы больших магазинов. Вдруг захотелось увидеть траву, пусть даже по-осеннему пожелтевшую.
– Я хочу видеть траву, – сказала она.
– Поедем на траву, – согласился он. – Я на старенькой машине. Ехать нам недолго…
Она настороженно подняла ладонь. Загородная поездка с этим незнакомым мальчиком, должно быть, получится ужасно тоскливой… Целых два часа с глазу на глаз.
– Или в Булонский лес, – поспешил предложить он. – Если вам надоест, можно по телефону вызвать такси.
– До чего же вы предусмотрительны!
– Признаюсь, сегодня утром, когда я проснулся, мне стало очень стыдно. Я пришел просить у вас прощения.
– Такие вещи случаются со всеми, – любезно сказала Поль.
Она накинула пальто; одевалась она элегантно, со вкусом. Симон распахнул дверцу машины, и она села, так и не вспомнив, когда сказала «да», когда согласилась на этот дурацкий завтрак. Садясь в машину, она зацепилась за что-то, порвала чулок и даже застонала от злости.
– Ваши подружки, видимо, ходят в брючках.
– У меня их нет, – ответил он.
– Кого, подружек?
– Да.
– Как же так получилось?
– Не знаю.
Ей захотелось подтрунить над ним. Ее веселила эта смесь застенчивости и дерзости, остроумия и серьезности, минутами просто смешной. Он сказал «не знаю» низким голосом, с таинственным видом. Она покачала головой.
– Попытайтесь-ка вспомнить… Когда началось это поголовное охлаждение?
– Я сам виноват. У меня была девушка, очень миленькая, но чересчур романтичная. Есть такой идеал юности для сорокалетних.
Ее вдруг словно ударили.
– А каков идеал юности у сорокалетних?
– Ну в общем… вид у нее был зловещий, гнала машину как безумная, судорожно стиснув зубы, проснувшись, первым делом хваталась за сигарету… а мне она объясняла, что любовь не что иное, как контакт кожных покровов.
Поль расхохоталась.
– Ну а дальше что?
– Когда я ушел, она все-таки плакала. Я вовсе этим не хвастаю, – поспешно добавил он. – Все это противно.
В Булонском лесу пахло мокрой травой, медленно увядавшим лесом, осенними дорожками. Симон остановился перед маленьким ресторанчиком, быстро обежал вокруг машины и открыл дверцу. Поль вся напряглась, чтобы выйти из машины как можно грациознее. Уж раз она пустилась на приключения, надо держаться.
Симон первым делом заказал коктейль, и Поль бросила на него суровый взгляд.
– После такой ночи полагается пить чистую воду.
– Но я прекрасно себя чувствую. И кроме того, это для храбрости. Ведь должен же я сделать так, чтобы вы не слишком скучали, вот я и стараюсь быть в форме.
Ресторан был почти пустой, а гарсон – хмурый. Симон молчал и продолжал молчать, когда заказ уже был сделан. Но Поль и не думала скучать. Она чувствовала, что молчит он неспроста, что он, конечно, разработал план беседы за завтраком. Должно быть, у него уйма каких-то своих скрытых мыслей, как у кошки.
– Более броско, – жеманно произнес он, передразнивая владельца магазина, и Поль от неожиданности даже расхохоталась.
– Оказывается, вы умеете прекрасно передразнивать людей.
– Да, неплохо. К несчастью, у нас с вами слишком мало общих знакомых. Если я покажу вам маму, вы скажете, что я презренная личность. А все-таки рискну: «Не кажется ли вам, что пятно атласа здесь, чуть правее, создаст теплоту, уют?»
– Хоть вы и презренная личность, но похоже.
– А к вашему вчерашнему другу я еще не присмотрелся. И кроме того, он неподражаем.
Последовало молчание. Поль улыбнулась.
– Да, неподражаем.
– А я? Я лишь бедная копия десятков молодых людей, слишком избалованных, у которых благодаря родителям имеется какая-нибудь необременительная профессия и которые заняты лишь тем, чтобы занять себя. Так что вы в проигрыше – я имею в виду сегодняшний завтрак.
Его вызывающий тон насторожил Поль.
– Роже сегодня занят, – сказала она. – Иначе я не была бы здесь.
– Знаю, – отозвался он, и в голосе его прозвучали озадачившие ее грустные нотки.
Во время завтрака они беседовали о своих занятиях. Симон изобразил в лицах целый судебный процесс по поводу убийства из ревности. Во время судоговорения он вдруг выпрямился и, тыча пальцем в сторону Поль, которая не могла удержаться от смеха, воскликнул:
– А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.
Он замолчал, выпил залпом стакан вина. Поль не пошевелилась.
– Страшный приговор, – с улыбкой произнесла она.
– Самый страшный, – уточнил он. – Не знаю более страшного приговора и притом неотвратимого. Лично для меня нет ничего ужаснее, как, впрочем, и для всех. Только никто в этом не признается. А мне временами хочется выть: боюсь, боюсь, любите меня!
– Мне тоже, – вырвалось у Поль.
Вдруг ей представилась ее спальня, угол стены против кровати. Спущенные занавеси, старомодная картина, маленький комодик в левом углу. Все то, на что она глядела каждый день утром и вечером, то, на что она, очевидно, будет глядеть еще лет десять. Даже более одинокая, чем сейчас. Роже, что делает Роже? Он не вправе, никто не вправе присуждать ее к одинокой старости, никто, даже она сама…
– Сегодня я, должно быть, кажусь вам еще более смешным, чем вчера, просто нытиком каким-то, – негромко произнес Симон. – А может быть, вы думаете, что молодой человек решил, мол, разыграть комедию, надеясь вас растрогать?
Он сидел против нее, в светлых глазах мелькала тревога, лицо у него было такое гладкое, предлагающее себя, что Поль захотелось прикоснуться ладонью к его щеке.
