Такая трата. Такая трата юных жизней. Сара Кингсли, мы возлагали на нее большие надежды. У Феликса имелись свои недостатки, да и Донован доставлял нам массу хлопот. Ужасно умен, но хлопот не оберешься. А вот Сара. Сара могла поступить в Оксфорд, инспектор. Она была ученицей как раз того калибра, какой требуется нашей школе. Как раз такого. Ну ладно. Еще чашку чая? Может быть, попросить Джанет принести печенье?
— Расследование чересчур затянулось, Люсия.
— Прошла всего лишь неделя.
Коул кивнул. Он сидел, упершись локтями в стол, соединив кончики слегка согнутых пальцев.
— Да, прошла неделя.
— Не знаю, что вы хотите услышать от меня, сэр, но…
— У меня из-за вас герпес разыгрался, инспектор.
— Герпес?
— Взгляните, — Коул наклонился, указал на свой подбородок. — Вот здесь. Появляется, когда я нервничаю. Жена говорит, что я начинаю походить на подростка. Прыщавого подростка, пристрастившегося к наркотикам или еще к чему.
— По-моему, вы не похожи на подростка, сэр.
Макушку главного инспектора уголовной полиции украшала лысина, остатки волос — седина. Он пыхтел на ходу и потел даже в холодную погоду. И, совершенно как дед Люсии, носил летом расстегивавшиеся сверху донизу рубашки с коротким рукавом. Именно такая была на нем и сейчас.
— У вас когда-нибудь был герпес, Люсия?
Она покачала головой.
— Это больно. Сначала чувствуешь пощипывание, потом жжение, а потом болячки начинают саднить, как черт знает что. В общем, мне он не нравится.
— Могу себе представить. Думаю, он и мне не понравился бы.
— Что вас задерживает, инспектор? Почему расследование заняло столько времени?
Люсия слегка поерзала на стуле. Раскрыла лежавшую на ее коленях записную книжку.
— Да не смотрите вы в нее. Смотрите на меня.
— Пятеро погибших, сэр. Четыре убийства и самоубийство. Что вы хотите от меня услышать?
Главный инспектор округлил глаза. Поднялся из кресла, постоял — суставы его при этом потрескивали. Вытащил стаканчик из стоявшей у охладителя стопки, налил себе воды. Сделал глоток, поморщился — зубы заныли от холода — и присел на край стола.
— Пятеро погибших. Ладно. Где они погибли? — он взглянул на Люсию, но ответа ее ждать не стал. — В одном и том же помещении. Как? От пуль, выпущенных из одного и того же оружия одним и тем же человеком. У вас имеется орудие убийства, мотив, полный зал свидетелей.
Главный инспектор Коул взглянул на свои часы:
— Домой я уеду через час. Значит, смогу подписать ваш отчет и у меня еще останется двадцать свободных минут.
Люсия смотрела на него снизу вверх. Она попыталась отодвинуть свое кресло назад, хотя бы на дюйм, но смогла лишь оторвать от пола его передние ножки.
— У меня есть мотив. И какой же, по-вашему?
— Он был придурком. Чокнутым. Шизо. Страдал депрессией. Был обижен, мне все едино. Иначе с чего бы он открыл стрельбу в школе?
— Страдал депрессией. И вам этого достаточно? Страдал депрессией.
— Иисусе-Христе, Люсия, да какая разница? Он мертв. И больше ничего такого не сделает.
— Мы говорим о стрельбе в школе, шеф. В школе.
— Именно так. Вы к чему клоните-то?
Дыхание главного инспектора отдавало запахом кофе. Люсия ощущала тепло, источавшееся порами его кожи. Она снова попыталась отодвинуть кресло, однако лишь увязла ступнями в ворсе ковра. И потому встала:
— Давайте немного проветрим здесь.
Люсия скользнула мимо своего начальника к окну, сунула руку за штору, пытаясь нащупать шпингалет.
— Оно не открывается. И никогда не открывалось.
Люсия подергала шпингалет, но его давно уже заело намертво. Она повернулась и присела на подоконник. Пальцы ее стали липкими от грязи.
— Вы чего-то не договариваете, — сказал главный инспектор.
— Ошибаетесь.
— Точно. Чего-то вы не договариваете. Послушайте, этот тип, Зайковски, — у него получилось «сай-коу-ски», — никто же о нем ничего не знал, верно? Он ни в каких нехороших списках не числился.
— Не числился.
— Стало быть, и ошибки никакой не было. Никто не мог предвидеть случившееся, а значит, и предотвратить его тоже не мог.
— Да, наверное.
— Так почему же вы не закрываете дело?
Люсия соскребала с пальцев грязь.
— Подобные вещи просто случаются, Люсия. Время от времени. Паршиво, конечно, но такова жизнь. Наша с вами работа — ловить плохих парней. В данном случае, плохой парень мертв. Все остальное — обвинения, упреки, извлечение, мать их, уроков — оставьте политиканам.
— Дайте мне еще немного времени.
— Зачем?
— Мне нужно еще немного времени.
— Ну так объясните мне, для чего.
Стоял один из тех душных летних дней, когда солнце словно дышит на город, отчего к послеполуденным часам весь Лондон погружается в мглистые пары этого жаркого и влажного дыхания. Сейчас оно светило уже не так ярко, но жара, тем не менее, только усилилась. Люсия, выпятив нижнюю губу, подула себе на лоб. Потом одернула под мышками блузку.
— А что если плохих парней было больше? — спросила она. — Что если не все они мертвы?
— Пятьсот человек видели, как Зайковски нажимал на курок. Вы же не хотите уверить меня, что все они заблуждаются.
— Нет, не хочу. Я не об этом. Но для того, чтобы оказаться отчасти повинным в случившемся, вовсе не обязательно нажимать на курок.
Главный инспектор покачал головой. И, продолжая качать ею, опустился в свое кресло.
— Чует мое сердце, у меня того и гляди еще один прыщ выскочит, Люсия. И чует оно, что не обойтись нам без препоганого судебного разбирательства.
— Дайте мне неделю.
— Нет.
— Всего неделю, сэр. Пожалуйста.
Коул начал перебирать бумаги, лежавшие на его столе. И ответил, не подняв от них взгляда:
— Не могу.
Люсия похлопала себя по бедру записной книжкой. Выглянула в окно, на стоянку машин, потом снова посмотрела на своего начальника.
— Почему? — спросила она. — Что за спешка?
Теперь он встретился с ней глазами.
— Я люблю, чтобы во всем был порядок, — сказал он. — Чистота и порядок. А кроме того…
Главный инспектор снова вгляделся в лежавший перед ним листок бумаги, чем-то, похоже, заинтересовавший его.
— …вы ведь сами это сказали. Речь идет о стрельбе в школе. И чем дольше мы будем тянуть… Ладно. Скажем так, люди начинают нервничать.
