Амстердам, пятница, вечер
Малгося,
«И если ты работаешь без любви, и песни своей не полюбил», — повторяешь ты за Джебраном.
Все время, которое я провел здесь, в Амстердаме, я думал (что, как ты вскоре убедишься, имеет свое значение), насколько же самозабвенно можно уйти с головой в работу, насколько высокотоксичной может оказаться любовь к работе и насколько сильно она может овладеть нами, ослепить, изолировать от мира, от друзей или даже от тех, кто нас любит, от самых близких. Причем этой «любовью к труду» человек добивается не столько пресловутой «рыбки из пруда» в виде славы, денег или популярности. Многие горят беззаветной любовью к своей работе, потому что она — единственное место, где они могут реализовать себя. Так, согласно данным престижного экономического немецкого еженедельника «Wirtschafts Woche» (анкета от ноября 2005 года), свыше 28 % мужчин, работающих на руководящих должностях, признались в том, что никогда не выезжают в отпуск более чем на неделю. Не потому, что им нельзя (в Германии отпуск — это своего рода священная корова), а потому, что после недели они начинают скучать, ощущать пустоту, меланхолию и даже впадать в депрессию. В случае с женщинами этот показатель составляет около 14 % для незамужних и 8,5 % для замужних. Они летят на Фиджи, Корсику, Гавайи или на Маврикий. Рядом с ними дети, партнеры или друзья. Они начинают день с массажа в SPA-центре, в середине дня ныряют среди самых красивых рифов и завершают свой день ужином на яхте, с вином, ценой которого они могут позволить себе не интересоваться.
И, несмотря на все это, они не чувствуют себя реализованными. Перед SPA они тайно проверяют свои BlackBerry[16], собирая самые последние мейлы, после ланча занимаются серфингом на ноутбуке по интернет-странице своей фирмы, а вечером, когда солнце уже зайдет и вино начнет действовать, они, вместо того чтобы думать о романтической прогулке или о сексе на пляже, начинают думать о проектах, которые оставили. А когда они вернутся после отпуска в Дюссельдорф, Берлин, Мюнхен, Гамбург или Франкфурт и у них не получится придумать никакого разумного предлога, чтобы немедленно полететь к себе в офис, они будут радоваться утру следующего дня, как дети Рождественскому сочельнику (да я и сам такой!).
На следующее утро на работе, у офисной кофе-машины, они перед секретаршей или перед сослуживцами станут прибедняться, что, дескать, «всего какая-то неделя», неуклюже пытаться оправдать свой загар и, с чашкой кофе, которая по сравнению с теми, что они пивали последние семь дней, кажется сердечными каплями для котов, счастливые, вернутся к своему рабочему месту за стол. За которым и осуществляются. Приблизительно 7 % (мужчин), опрошенных еженедельником «Wirtschafts Woche», на вопрос, были бы они готовы развестись, если бы пришлось выбирать между работой и семьей, ответили утвердительно. Совсем неплохой результат. В среднем в каждом обществе количество психически больных превышает 8 % (по данным Американского психологического общества, безусловного авторитета в этой области). Здесь процент ниже восьми.
Правда, «Wirtschafts Woсhe» не спросил в своей анкете про готовность отдать жизнь работе, но я уверен, что нашлись бы такие, кто и на этот вопрос ответил бы утвердительно. Представить жизнь, которая имела бы смысл без работы, для них еще менее возможно, чем собственные похороны. Впрочем, многие умирают «на работе». В некоторых профессиях такой вариант даже вписан в контракт. Сообщения о смерти фоторепортеров, которые ради «хорошего снимка» настолько забываются, что могут осиротить свою семью, появляются в последнее время очень часто. Я с ужасом смотрел выложенные в Интернете кадры, на которых убивают японского фоторепортера во время беспорядков в столице Бирмы.
«Если ты печешь хлеб с безразличием, ты печешь горький хлеб, который насыщает только наполовину…» — так ты пишешь дальше, цитируя Джебрана.
Ну и что? Значительно более важным мне представляется индивидуальный чувственный голод. Глобальный чувственный голод — всего лишь ситуационная филантропия. Может, разделяя мое мнение, влюбленные в свою работу матери в туалете своей фирмы (посматривая по сторонам, нет ли где случайно камер наблюдения) тайком сцеживают молоко и отсылают его в пластиковых бутылочках с таксистами домой, чтобы няни накормили детей. У них есть грудное молоко, у них есть деньги на самых дорогих в городе нянь, на такси шесть раз в день, вызываемое на четыре разных адреса, но у них совсем мало времени. Влюбленные в свою работу, они распределяют свое время и свою любовь в соответствии с таблицей Excel, с календарем и звонком сотового телефона.
А потом, подгоняемые эсэмэской, они находят это небольшое количество времени. В мраморном туалете с музыкой и разлитым в воздухе ароматом роз они сцеживают молоко из своей груди, пакуют его в цветной пластик бутылки, вставляют в сумку-термос и бегут к такси, которое уже ждет на стоянке перед зданием работы. Если до дому недалеко, то молоко попадет в руки няни и в рот младенца еще теплым.
Я все думал над этой маниакальной любовью к работе. Если бы я был на исповеди, то признался бы в ней в первую очередь, как в самом главном моем грехе. В общем-то, никаких других грехов за собой я не знаю. Или они настолько несущественны, что я их даже не замечаю. И это тоже одно из отличий влюбленных в свою работу. Эти люди хоть и верны в супружестве, но крайне греховны, несмотря на то что за ними числится только один грех. Его даже трудно выделить из списка семи главных. Легче всего подверстать его под первый грех, под гордыню. Этот грех никогда меня не подводит (на исповеди). На него всегда можно сослаться.
Я раздумывал об этом здесь, в Амстердаме. Здесь расположена так называемая штаб-квартира моей фирмы. Отсюда каждый месяц на мой счет перечисляют зарплату. Здесь нас обучают, как эффективнее реализовывать проекты. В течение десяти часов ежедневно нас «соблазняют», прибегая к утонченной социотехнике, к новейшим мотивационным моделям и всему тому, что предлагает им наука об «оптимальном использовании людских ресурсов». В течение четырех дней они еще больше пытаются влюбить нас в себя и в работу, которую мы выполняем для них. К вечеру я уже заполнен этим под завязку. Мне совсем не хочется быть человеческим ресурсом. Особенно по вечерам. В Амстердаме. Я выхожу один из отеля и гуляю вдоль канала. Прохожу мимо ярко одетых людей, которые, скорее всего, никогда не слышали о любви к работе. Они смеются, держатся за руки. Мне они кажутся более счастливыми, чем я. Это легко. Потому что я ни капельки не счастлив.
На повороте канала, за первым мостом, есть уютное кафе. Выпью кофе, закурю, оторвусь на какое-то время…
Сердечный привет,
ЯЛ, Амстердам
Варшава, суббота, вечер
Януш,
каждое твое письмо убеждает меня в том, что мужчины все-таки отличаются от женщин, и, хотя мы, как мне кажется, прекрасно друг друга понимаем, многое нас разделяет. Может быть, какие-то оттенки, или, если тебе угодно, нюансы. Когда я цитировала Джебрана, мне и в голову не пришло то, о чем пишешь ты, — трудо-зависимость. Я думала о том, какое счастье — получать удовольствие от того, что ты делаешь, вне зависимости от того, чем ты занимаешься. С удовольствием воспитывать детей, писать докторскую диссертацию, подавать кофе или читать книги. Только это спасает от халтуры, только понимание смысла своей деятельности позволяет человеку чувствовать себя хозяином своей жизни. Потому что, как прекрасно написал Маркес в своем романе «Любовь во время чумы», «жизнь еще больше, чем смерть, не знает границ». Ты пишешь, что большое значение имеет индивидуализм, или, как ты выразился, индивидуальный голод. Конечно. Вчера я была на премьере спектакля «Женщины в критической ситуации» по пьесе Джоанны Мюррей-Смит[17]. Снова в Театре Янды. На сцене, мягко говоря, трагические биографии невесты, замученной постоянными беременностями матери, вдовы (в этой роли поразительная Дорота Помыкала), обманутой мужем любительницы кактусов и артистки, только что пришедшей в себя после запоя. Смешно, грустно, безнадежно, и где-то в конце туннеля — свет. Сижу в пятом ряду, осматриваюсь. Передо мной — бывшая жена известного актера, справа — моя знакомая, которая два года живет с мужем женщины, не дающей ему развода, и она тоже здесь. Рядом с моей знакомой сидит очень красивая женщина, которая никогда не была замужем. Возле нее тоже очень красивая дама средних лет, недавно разведенная. Смотрю налево и краем глаза вижу красотку, некоторое время назад брошенную, а рядом сидит ее подруга, которая уже давно пытается устроить свою жизнь. И между ними я, за плечами которой три брака. Кто сидел на других местах, не знаю, но что-то мне подсказывает, что могло быть похоже. Таким образом, индивидуальный чувственный голод — явление довольно распространенное. Что же может спасти нас от столь массовой болезни? Любовь к своему делу. Даже если ты просто печешь хлеб «И если ты поешь даже как ангел, но любви нет в твоем пении, ты только заглушаешь голоса дня и ночи в ушах других людей». Прекрасное выражение. Я в очередной раз цитирую Джебрана, хотя мне не по пути с поколением «детей цветов».
