Книга Как мы бомбили Америку - Александр Снегирев

Мы сидели на лавочке променада Брайтон-бич, жарились на солнце и лениво обдумывали своё положение. Мы неуклонно скатывались по социальной лестнице. Деньги таяли, от нас начало пованивать. Однако, это не расстраивало, а, напротив, ободряло. Роль изгоев придавала кураж.

— А давай сходим в Метрополитен? — предложил я и неумело харкнул под скамейку. Я простыл.

— В метро?

— В музей. Метрополитен-музей, — я издал хрюкающий звук, собрал в горле слизистый ком и снова плюнул.

— А это где?

— Где-нибудь в центре, наверное, на Манхэттене. Отец просил сходить.

— Всё равно в центр надо ехать… но если это дороже десятки, я не пойду, — строго сказал Юкка и мы отправились в музей.

Мой папаша, хоть и вояка, но с душой романтика. Он обожает всякое искусство. Даже собрал целую коллекцию репродукций картин из журнала «Огонёк». Больше всего меня интересовало изображение женщины в декольтированном платье, стоящей на кровати, к которой подступает вода. Спасаясь от воды, на кровать лезли крысы. Женщина заводила глаза к заплесневелому потолку и страдала. Действие происходило в сумрачном помещении с зарешеченным окном.

Это была княжна Тараканова, заточённая в тюрьму за претензию на родство с императорской семьёй. Мне всегда казалось, что фамилия этой дамы как-то связана с существами, лезущими на кровать. «Ведь не только же крысы спасались, тараканы наверняка тоже, просто их не видно», — думал я.

На мой десятый день рождения отец подарил коллекцию мне со словами: «Я задел сделал, продолжать тебе». Я полюбовался какое-то время утопающей княжной и вскоре забросил собирательство.

Кроме репродукций из «Огонька» отец любил музеи. Любые. Поначалу мы посещали только краеведческие развалюхи провинциальных городков, в которых квартировал отец. В каких музеях и музейчиках я только не был, и в Иваново, и в Торжке, только в Афганистане отметиться не довелось. Туда мы за отцом не поехали. Он вернулся, привёз видик и вскоре его направили в академию Генштаба, в Москву. В столице папашу совсем понесло. Кости допотопных мамонтов сливались у меня с шапкой Мономаха, старинное оружие путалось с чучелами первых космонавтов Белки и Стрелки. Однако кое-что мне из этого вихря вынести удалось. Я полюбил искусство, точнее живопись. Пропустить Метрополитен было бы преступно, да и отец наказал заглянуть вместо него. На его пенсию в Штаты не съездишь. Мы выпили пивка и через сорок минут стояли на белых ступенях красивого здания у Центрального парка. Это и был музей Метрополитен.

Охранники попросили открыть сумки. Дама в белой рубашке отпрянула, начав было рассматривать Юккин скарб — её ведь не предупредили насчёт обоссаной шапочки. Дама зажала нос и попросила меня открыть сумку. Я подчинился. Дама снова поморщилась и махнула нам. Мы улыбнулись и ступили в храм искусства. Теперь я знаю, как можно, будучи террористом, надувать чувствительных секьюрити западного мира.

Давно я не получал такого удовольствия от музея. Юкка, безразличный к прекрасному, и тот трепетал. Тем более, что каждый билет обошелся всего в пятёрку. Меня ждало потрясение. На старых репродукциях из «Огонька» краски у картин были другими, в подлиннике картины выглядели иначе. То, что я считал синим, оказывалось лиловым и бирюзовым, а красное и вовсе было нежно-розовым. Я не сразу узнавал своих кумиров и в итоге понял, что любил другую мировую живопись. Но и эта, настоящая, мне тоже очень нравилась. Я получал буквально физическое наслаждение. Сначала туманные пейзажи Коро, потом рациональный Сезанн, затем безумный принц Ван Гог. Ирисы и розы страстные и желанные, словно прогуливающиеся по центральной улице столицы и разодевшиеся по этому поводу в пух и прах девчонки с окраин. Я засмотрелся и покраснел, когда они заметили меня. Большеногие таитянки Гогена, розовые толстушки Ренуара, изящные дамы Моне, праздничная Венеция Каналетто… А дальше, дальше Лихтенштейн со своими комиксами про смельчаков, бомбивших Вьетнам, латиноамериканский мужчина в костюме-двойке, склеенный из пластмассы и железа. Перед изогнувшейся в истоме монмартрской сучкой Модильяни я просидел полчаса. Хотя, может, я просто устал. Отцу я решил не рассказывать о своём открытии. Ему вредно нервничать. Пускай думает, что цвета у картин такие же, как в «Огоньке».

— Сколько прекрасного! — выдохнул я, переполняемый восторгом. Мы вышли из музея на белые ступени. — Какая концентрация прекрасного! Боже, я изнемогаю от любви к прекрасному! — я не юродствовал. Банальные слова лились сами собой. Я же не виноват, что других слов для таких случаев не придумали. В тот момент меня, в самом деле, охватило невероятное благоговение перед миром, перед Всевышним и перед творениями человека. Обессиленный я опустился на мрамор, истертый тысячами ног.

— Искусство — великая тайна! Сколько прекрасных тайн хранят эти стены!

— Тайн… — скептически повторил Юкка и закурил. — Я слышал, что в Москве, на стройках новых домов, мёртвых гастарбайтеров замуровывают в стены, чтобы не возиться. Вот это я понимаю, тайны в стенах.

— Это как? — возвышенное настроение как ветром сдуло.

— А так, мне знакомый архитектор рассказывал. А ему один прораб, по пьянке. Строителями в основном всякие чурки вкалывают, без роду и племени. Типа, как мы здесь. Работают нелегально, естественно. Строительным компаниям не выгодно их оформлять, налоги, тягомотина. Ну, вот и прикинь, если такой чурка упадёт с лесов или помрёт от воспаления лёгких, куда его девать? Он же нелегально работал, регистрации нет. В моргах взятки давать дорого, вот они их просто в опалубку сваливают и бетоном заливают.

— А как же пустоты?

— Какие пустоты?

— Ну, тело ведь усыхает, и образуется пустота. Здание может рухнуть.

— Они же не лохи, у них там инженеры деньги получают, всё рассчитано.

Мы помолчали.

— Живешь так в дорогущем пентхаусе с видом на Храм Христа Спасителя и не знаешь, что у тебя в стене, между кухней и гостиной, как раз за свадебной фотографией, чувак замурован…

— Да уж…

— А ты там трахаешься, бухаешь, детей растишь… — тут меня осенило. — Это же, как в Помпеях!

— А что в Помпеях? — не понял Юкка.

— Там, когда раскапывают пепел, которым город завалило, находят пустоты, повторяющие форму человеческих тел. Кто застыл, уклоняясь от лавы, а кто в постели с женой, проснуться не успел. Тела давно истлели, а пепел окаменел. Теперь туда заливают гипс и получают фигуры древних людей.

— Круто!