Зигмунд сгорел от стыда.
В другой раз он задержал публикацию сделанного им открытия по окрашиванию нервных тканей, чтобы дать идее отлежаться.
– Отлежаться! – воскликнул профессор Брюкке. – Это оправдание лености.
Такие упреки ровным счетом ничего не значили по сравнению с тем, которого «удостоился» сосед Зигмунда по аудиторной нише. Студент написал в отчете: «Поверхностное наблюдение показывает…» Брюкке сердито нацарапал над этой фразой: «Нельзя заниматься «поверхностными наблюдениями»!»
Зигмунд знал, что ему самому предстоит начать трудный разговор. Брюкке исчерпал еще в молодости свой резерв для бесед на второстепенные темы и не разменивался на мелочи.
– Господин советник, в моей жизни произошли перемены. В прошлое воскресенье молодая женщина, в которую я влюблен, намекнула мне… Это случилось неожиданно и было для меня сюрпризом. Мы еще не помолвлены…, до свадьбы далеко… но это та женщина, от которой зависит мое будущее счастье.
– Поздравляю, господин доктор.
– Господин советник, убежден, вы не сочтете меня льстецом, если я скажу, что полностью удовлетворен вашей лабораторией и людьми, которых я уважаю, – вами, господин профессор, докторами Флейшлем и Экснером…
Брюкке сдвинул берет на лоб, а это означало, что он не готов дать ответ. Зигмунд перевел дух и вновь пошел в наступление.
– Чтобы объявить о помолвке и серьезно подготовиться к женитьбе, я должен иметь положение и получить уверенность, что продвинусь в университете, на что дает надежду моя работа. Не могли бы вы рекомендовать меня на пост вашего помощника на медицинском факультете? Я знаю, что начинать нужно скромно, но на этом посту мне представится шанс сделать вклад, достойный того, чему вы учили меня, и вашего доверия ко мне.
Брюкке молчал. Зигмунд чувствовал, как его ум сочинял и отбрасывал фразы. Он внимательно рассматривал гладко выбритое лицо Брюкке: его высокие скулы, пухлые губы, округлый подбородок, глаза, сохранившие в шестьдесят три года свою красоту. Порой Зигмунду казалось, что Брюкке, как человек эмоциональный, постоянно вел борьбу с самим собой, контролируя свои чувства.
– Начнем с исходной точки, господин доктор. Желал бы я, чтобы вы были моим ассистентом? Разумеется. Могу ли я взять вас ассистентом? Не могу.
В груди Зигмунда что–то оборвалось. Мелькнула мысль: «Как физиолог, я должен был бы знать, что оборвалось во мне. Но я этого не знаю». Вслух он сказал:
– Господин профессор, почему вы не можете меня рекомендовать?
– Это не позволяют сделать правила медицинского факультета. Институту разрешено иметь лишь двух ассистентов. Чтобы убедить министерство образования добавить третьего, потребуются годы…
Зигмунд ощутил тяжесть в низу живота. Помнил ли он о таком ограничении, давно установленном министерством, и обманывал себя?
– Итак, для меня нет места?
– Ни Флейшль, ни Экснер не оставят института. До моей смерти и перехода к одному из них моего места они будут работать как мои ассистенты… получая сотню долларов в месяц.
– Но им могут предложить возглавить отделение в Гейдельбергском, Берлинском или Боннском университетах?…
Брюкке встал из–за стола и, подойдя к своему любимому ученику, мягким голосом сказал:
– Дорогой друг, речь идет о проблеме более серьезной, чем вакансия ассистента для вас. При нашей нынешней системе чистой наукой могут заниматься только богатые. Семьи Экснер и Флейшль уже в нескольких поколениях богаты. Им не нужно жалованье. Вы мне рассказывали, как перебивается ваш отец, чтобы поддерживать вас, пока вы учитесь в университете. Не стало ли лучше дома?
– Нет. Положение еще более усложнилось. Отец постарел. Я должен помогать родителям и сестрам.
– Не означает ли это, господин доктор, что вам следовало бы выбрать другой путь? Если бы даже я преуспел, нажав на министерство, и получил еще одну должность ассистента, вам пришлось бы работать за сорок или пятьдесят долларов в месяц. В среднем возрасте вы зарабатывали бы чуть больше, если, разумеется, не умерли бы Экснер и Флейшль и медицинский факультет не назначил вас директором, вместо того чтобы искать специалиста с громким именем на стороне.
На глаза Зигмунда набежала тень, словно каракатица выпустила в них свои чернила. Профессор Брюкке, проработавший в Венском университете долгих тридцать три года, заметил его огорчение. Он проницательно разгадал, что тревожит Зигмунда.
– Нет, дорогой коллега! Это не антисемитизм. На медицинском факультете есть евреи. Антисемитизм встречается в клубах студентов–собутыльников, но первоклассная школа медицины не может быть построена на религиозных предрассудках. Неудачный выпад профессора Бильрота, о котором я сожалею, – это исключение.
Зигмунд вспомнил статью Бильрота «Медицинская наука в германских университетах», чернившую студентов–евреев, обучавшихся медицине, а тем временем профессор Брюкке более сердечно и более многословно, чем обычно, продолжал:
– …Я принадлежу к тем, кого более всего ненавидит католическая Австрия, – протестант, немец, пруссак. Тем не менее через год меня выбрали в академию. Впервые в истории немец стал деканом медицинского факультета, а затем ректором университета. Вы слишком разумны, чтобы искать объяснения в антисемитизме.
– Спасибо, господин советник. Но если я не могу заработать здесь на жизнь, то что же мне делать? Нет ли другого отделения, где я мог бы…
Брюкке отрицательно покачал головой, снял берет и вытер пот на лице. Только после этого Зигмунд осознал, что его наставник испытывает тяжелые чувства. Брюкке отошел к окну и повернулся своей широкой спиной к молодому человеку. Некоторое время он смотрел на улицу, на угол Берггассе, от которого шел вниз, к каналу, широкий спуск. Через окно долетали причитания крестьянки в платке:
– Вот лаванда. Покупайте лаванду.
Когда Брюкке повернулся, его глаза были серьезными.
– Вы должны поступить так, как все молодые врачи, не имеющие личных доходов. Займитесь частной практикой, лечите пациентов.
– Я не хочу и никогда не собирался заниматься частным врачеванием. Я поступил на медицинский факультет, чтобы стать ученым. Нужно иметь склонность, сострадание к больным…
Брюкке сел за стол и положил на колени плед, хотя в комнате было душно от жары.
– Господин доктор, а есть ли другой путь? Собираетесь ли вы жениться? У молодой женщины есть наследство?
– Полагаю, что нет.
– Вам следует вернуться в больницу и пройти более полную подготовку по всем дисциплинам. Таким образом вы сможете стать умелым и успешно практикующим врачом. Вы молоды и приладитесь к жизни. За четыре года работы в госпитале наберетесь опыта, получите доцентуру и завоюете репутацию. Вене нужны хорошие врачи.
Зигмунд произнес:
– Спасибо, господин советник. До свиданья.
