Некоторое время Бэльян безучастно смотрел на него, а потом задумался. Два человека предостерегали его против Вейна, но оба они, по меньшей мере отчасти, безумны, поэтому их предостережения, возможно, равносильны рекомендациям. Кроме того, если Вейн – шпион и если он в какой-то мере несет ответственность за арест Джанкристофоро, Бэльяну следовало познакомиться с ним поближе.
Наружность Майкла Вейна, безусловно, вызывала любопытство. В свои пятьдесят с небольшим он был человеком довольно высоким, но имел склонность скрывать свой рост, сутулясь при ходьбе.
Голова его была выбрита почти наголо, как у мусульманина-хаджи, нос был сломан, кожа – пористая, жирная и слегка обезображенная шрамами, но на лице его отражалась некая печаль, отчего оно делалось почти привлекательным. Что самое удивительное, в разгар каирского лета он носил пальто, сшитое из чего-то вроде старых крысиных шкурок, и широкополую фетровую шляпу. Он казался, как решил Бэльян, достаточно умным и крепким, чтобы возглавить роту наемников или шайку воров.
Вейн явно пришел к выводу, что Бэльян согласен.
– Вставайте и готовьтесь, мы очень скоро выходим. Я, например, не намерен пропустить сегодня днем обрезание принца.
Бэльян с трудом поднялся и умылся у помпы, попытавшись избавиться от неприятного привкуса запекшейся крови во рту. Вскоре они вдвоем двинулись в путь.
Вейн, медленно пробиравшийся сквозь толпу, неожиданно обернулся:
– Не отставайте. Даже днем одному небезопасно ходить по некоторым кварталам. Кое-где тут заправляют гильдии разбойников, а они зачастую находятся в сговоре с мамлюкскими гвардейцами. Особенно это опасно для неверных из-за моря, поклоняющихся кресту.
Бэльян рискнул испытать Вейна:
– Знаю. Вы, несомненно, слышали о том, что итальянца, с которым я вчера завтракал, забрали мамлюки – вероятно, в тюрьму?
Ухмылка Вейна явно была злорадной.
– Да, это мне известно. Я приложил руку к его аресту.– Он дал этим словам дойти до сознания Бэльяна.– Мне показалось, я узнал его во время путешествия из Александрии. Потом я вспомнил, где с ним встречался. Это было при дворе покойного султана Мехмета в Константинополе, где его наняли рисовать султанов гарем. Однако были основания полагать, что Безоблачная Республика отправила его к оттоманскому двору не только писать непристойные портреты. Было очевидно, что он поддерживал весьма тесные отношения с тогдашним принцем, а ныне султаном Баязетом. В настоящее время Венеция желает упрочить взаимопонимание с оттоманским султаном и рассчитывает на совместный турецко-венецианский поход против Египта. Момент для этого как раз подходящий. Египет весьма уязвим. Кайтбей стар и болен, душой или телом – неясно. Скорее всего он даже не сумеет ввести войска в Сирию и командовать ими в бою с оттоманами. Короче, полагая, что художник – шпион, я сообщил о своих подозрениях давадару. Надеюсь, мне удалось сорвать очередной заговор Венеции против султана. Но никому не рассказывайте, ладно, дружище? Ибо в противном случае у нас с вами будут все основания об этом пожалеть.
В словах Вейна было мало приятного, произнес он их грубовато, и у Бэльяна сложилось впечатление, что Вейн лжет. Заговорив, Бэльян постарался не повысить голоса и скрыть раздражение.
– Но разве падение султаната не есть то, за что должен молиться каждый христианин? Как же еще можно освободить захваченные им Святые Места?
– Святые Места, Святые Места! Где ваши глаза, дружище? Оттоманы угрожают Белграду. После Белграда – Вена, затем Зальцбург, Милан и крик муэдзина на крышах Парижа. Крестовый поход к Святым Местам – сладкий сон всего рыцарства, но вместе с тем и маскарад для коварных замыслов людей, преследующих тайные цели. Не давайте втянуть себя в этот сон и ввести в заблуждение маскарадом. Все очень непросто, но вдумайтесь: кто, кроме мамлюков, в состоянии спасти от оттоманов христианский мир?
На какое-то время, пока они, работая локтями, протискивались мимо стоявших группами людей, воцарилось молчание. Потом Вейн снова заговорил:
– Жаль только, что это такой нерешительный и слабый союзник. Султан уже стар. Цены растут, и происходят хлебные бунты. По городу бродит человек по прозвищу Соловей и подстрекает народ к беспорядкам, к тому же поговаривают о восстании – рабов, коптов или бедуинов из Верхнего Египта, поговаривают и о новом Мессии. Художнику можно посочувствовать, но рисковать в такой накаленной обстановке непозволительно.
Они уже углубились в лабиринт узких улочек. Слова Вейна привели Бэльяна в такое же замешательство, как и географические особенности города. В голове у него копошилась масса неразрешенных вопросов. Каким образом английский алхимик оказался втянутым в политику Леванта? Насколько тесны его связи с Цитаделью и мамлюкским правительством? Что он делал в Константинополе? Почему проявляет такой интерес к обычному, по всей видимости, кровотечению из носа? Но ни один из этих вопросов Бэльян не задал. Взамен он спросил:
– Что это за Арабский Кошмар?
– Предание – а это всего лишь предание, ибо те, кто знает об этом лучше, должны молчать, – весьма любопытно, но маловразумительно, и остается только догадываться, болезнь это или проклятие. Арабский Кошмар ужасен и непристоен, однообразен и все же внушает страх. Он посещает своих жертв каждую ночь, но одно из его свойств состоит в том, что утром он всегда забывается. Таким образом, это неисчислимые страдания без осознания таковых. Ночь за ночью длятся нескончаемые пытки, а утром жертва встает и как ни в чем не бывало принимается за повседневные дела, рассчитывая к тому же хорошенько выспаться после тяжелого трудового дня. Это чистое страдание, страдание, которое не учит, не облагораживает, бессмысленное страдание, которое ничего не меняет. Жертва никогда не знает о своем состоянии, хотя может быть хорошо знакома с преданием, но на базарной площади сыщутся люди, которые узнают ее по некоторым признакам. За спиной такого человека будут шептаться, ибо на нем остается клеймо – возможно, как на некоем полоумном Мессии. Таков Арабский Кошмар.
Вейн произнес прочувствованную речь. Бэльяну стало интересно, не указывает ли печаль Вейна на то, что он считает себя жертвой этого тайного недуга.
– Но, как я уже говорил, вам по этому поводу волноваться не стоит. Свой сон вы запомнили. Жара весьма часто действует на воображение и извращает сны. Лучше заняться этим как можно скорее, ибо кошмар вроде вашего, с физическими последствиями, может, если затянуть лечение, перейти в своего рода гангрену.
На улицах, по которым они протискивались, появлялось все больше и больше развалин. Вейн объяснил, что, когда в этом городе человек умирает насильственной смертью, его дом обычно остается пустовать и превращается в руины, а в этом районе города процветает насилие. Наконец они добрались до нужного дома (Вейн назвал его Домом Сна), большого и даже роскошного здания, которое высилось над своими соседями в самой разрушенной части города, где Бэльян еще не бывал.
Вейн переговорил с негром у входа и быстро вернулся.
