— Может быть, люди смогут обойтись без смертоносцев? — осторожно поинтересовалась Привратница, и эти слова ясно показали, насколько изменился внутренний мир бывшей служанки после столь близкого общения со Смертью. Разве рискнула бы она всего полгода назад даже в самом потаенном уголке души усомниться в праве пауков на власть?
— Было, — кивнул Найл. — Все это уже было. Почти пять веков люди отстаивали свое право главенствовать в этих местах, обходиться без смертоносцев. Во главе мира должен был остаться кто-то один, кто-то должен был доказать свое право жить и пожирать более слабых. Смертоносцы не захотели умирать… Они уничтожили всех, кто сомневался в их праве содержать двуногих в качестве скота, пользоваться двуногими, повелевать ими и беречь их.
— Беречь от кого? — горько усмехнулась Джарита.
— От чужаков, — спокойно парировал Найл. — Любых чужаков, даже двуногих. Вспомни, что случилось после захвата города северянами! Помнишь квартал рабов? Там уцелел хоть один человек? Вспомни улицы, полные слуг. Много их уцелело? А подданные жуков-бомбардиров? Их осталось не более трети! Люди тоже содержат своих домашних зверей: кроликов, мокриц, долгоносиков, люди тоже решают вместо них, кому жить, а кому умереть. Очень может быть, что мокрицы и кролики тоже иногда говорят о свободе. Но если уйдет пастух, вместо него обязательно появится сколопендра. И тогда говорить о свободе станет некому.
— Но ведь можно найти другой выход! — Привратница Смерти следом за правителем поднялась со ступенек. Те же северяне выращивают для смертоносцев баранов.
— И это тоже было, Джарита. К счастью, не у нас. В древние времена существовала такая могучая и богатая стана, как Великобритания. Однажды живущие в ней люди начали ценить овечью шерсть выше, чем крестьянское зерно. И всего лишь за столетие почти половину земледельцев вырезали, как ненужный скот, а их земли превратили в пастбища. Это время называлось «эпохой огораживания». С крестьян стали требовать меньше хлеба, но им не стало жить легче, потому, что после этого они стали мертвыми крестьянами. А спустя пару столетий жители этой страны воспылали любовью к маленьким симпатичным зверькам с красивой шерсткой. И отказались носить одежды из шкурок этих зверьков. Всего за десятилетие во всем мире на тысячах ферм перебили миллионы этих зверьков, скармливая их собакам, сваливая в помойные ямы, выгоняя в леса. Раз никому оказались не нужны шкуры, не нужны оказались и сами зверьки. Потом они захотели пожалеть молодых телят и отказались есть телячье мясо. И тогда скотоводы оказались вынуждены убивать стельных коров. Вот так. На протяжении всей своей истории время от времени люди пытались творить добро, изменять мир к лучшему. Еще ни разу мир от этого лучше не стал. Не нужно, Джарита, не нужно придумывать ничего нового и хорошего, потому что за существующие обычаи заплачено очень большой кровью. Тысячи людей погибли в битвах, прежде чем остальные поняли, что для спасения собственного будущего им нужно признать власть пауков. Тысячи смертоносцев три года назад погибли в битве у плато, и только после этого уцелевшие поняли, что людей необходимо признать равными себе. Теперь восьмилапые не имеют права пожирать людей без их согласия, а люди не имеют права давать согласие на подобное действие раньше, чем перешагнут сорокалетний рубеж.
— А пусть теперь пауки вообще перестанут кушать людей, а будут есть только баранов!
— Мы живем в пустыне, Джарита! Она может прокормить всего лишь жалкую кучку живых существ. Ей все равно кто это будет: тарантулы, скорпионы, бараны или люди. Но мне — не все равно! Я не хочу оставить после себя страну, в которой живут одни овцы! Я хочу, чтобы здесь жили люди!
— Но ведь можно чего-нибудь придумать, мой господин, — обошла Привратница правителя города и остановилась перед ним.
— Нашей стране нужны смертоносцы, — вздохнул Посланник. Потому что без них не станет армии, и соседи разорят наши земли вместе со столь любезными тебе людьми. Чтобы пауки сражались, я должен их кормить. Я могу завести сюда баранов, сравнять крестьянские фермы с землей и превратить их в пастбища. Он сделал шаг вперед, взял служанку за подбородок и взглянул ей прямо в глаза: — Пойдем, Джарита, пойдем в твой дворец и спросим любую женщину: согласится ли она жить на десять лет дольше, если ради этого детей ее придется выгнать в пески, поле сровнять с землей, а вместо дома поставить хлев для четырех овец?
Взгляд Посланника провалился в бездну, в холодную безмолвную пустоту. Правитель не ощутил там обычного тепла человеческих эмоций, мыслей, страхов и желаний. Пустота, как под капюшоном растворившейся среди пятнадцати столетий Магини, пустота, как в телах безголовых мертвецов Мага, бродивших когда-то по городу. Его бывшая служанка успела не просто умереть, а умереть сотни раз, умереть с каждым из паломников, вошедших в двери дворца.
— Почему обязательно выгонять? — вполне осмысленно ответила несуществующая на ментальном плане женщина. Неужели люди не могут просто пасти для пауков отару?
— Вспомни Провинцию, Джарита, — отвернулся Найл, — Там поля и огороды на каждом свободном пятачке. Либо убираем поля и делаем пастбища, либо оставляем поселки, но тогда там будет негде пасти скот. Или люди, или овцы.
— А пауки…
— Все это было, было, было… Джарита, если я начну менять уклад жизни, мне придется либо каким-то образом избавляться от людей, либо начинать войну людей против смертоносцев, которую невозможно выиграть. Невозможно просто потому, что даже в случае победы в нашу ослабленную страну тут же заявится баронская конница. Год назад мы победили северян потому, что живем именно так как сейчас, и никак иначе. Посланник, не решаясь больше заглядывать в глаза Привратнице Смерти, обошел женщину кругом, положил руки ей на плечи.
— Ты знаешь, когда в пустыне самке тарантула нечем кормить паучат, она забирается в нору и позволяет детенышам съесть себя саму. Что теряют твои паломники? Десять лет жизни. Может быть, двадцать. В землях северян нет законов, подобных нашему, но и там люди редко переживают этот возраст. Смерть все равно приходит ко всем. Но танец, на который ты приводишь этих людей, лишает их страха перед небытием. Они знают свой час, они получают веру в свое бессмертие, своим поступком они дарят детям покой и безопасность на все отведенные законом сорок лет. И они встречают свой последний миг в празднике, а не муках и предсмертном ужасе.
— Я больше не могу, мой господин! — взмолилась Джарита. — Я больше не могу видеть их глаза, учить их танцу, провожать на праздник! Пусть это делает кто-то другой! Пусть делает тот, кто понимает, почему это нужно.
— Я чувствую боль в твоей душе, — правитель сжал пальцами ее плечи. И эта боль радует меня. Нет ничего страшнее, чем безразличие в том, кто провожает человека в последней путь. В моей стране нет никого достойнее тебя для этой обязанности.
— Пощади, Посланник! — извернулась женщина, но Найл отвернулся от ее молящего взгляда.
— Нет. Во имя тех, кто готовится к празднику, я не могу отнять тебя у них.
Правитель сделал несколько шагов вперед и произнес, стоя спиной к Привратнице Смерти:
