Но Анжелику уже никто не удержит. Она поскуливает от боли и сжимает кулачки. Смятые простынки придется застирывать. Но она и не думает кричать. Она кусает губы.
А Сережка так и не поцеловал ее ни разу.
— Артёмчик, — слышу я вдруг.
Я трогаю пульт управления. Спинка кресла ползет вниз. Я вижу ее лицо: глаза полуприкрыты, на губах блуждает улыбка. Все лицо пошло пятнами, будто ей надавали пощечин. Пристегнутые запястья побелели. Кулачки сжимаются и разжимаются.
Закрыв глаза ладонью, я делаю долгий выдох. Открываю глаза и вижу ее ноги под простынкой. Анжелочка просто идеальная шлюха. Сказать, что она меня возбуждает, будет недостаточно.
Да еще после того, что я видел.
— Тёмчик. Ну что же ты.
Отстегнуть ремни с ее щиколоток — дело одной минуты. Всю эту минуту я чувствую ее запах, неощутимо легкий и острый, и моя реакция — как у дикого мустанга, завидевшего кобылу. Никогда я не мог с этим бороться. Да никогда и не хотел.
Сиденье кресла незаметно складывается. Теперь пациентка полулежит на спине, закинув голову. Ее руки по-прежнему пристегнуты: это ее молчаливое требование. И мне не нужно объяснять, почему это так.
Простынку долой. Анжелочка слегка сгибает ноги в коленях, и вот я уже в ней. Там жарко и мокро.
— Сильнее, сильнее, — слышу я шепот. — А он пусть держит… скажи ему, чтоб держал…
Ах ты, господи, думаю я.
Картинки чужого прошлого плывут у меня перед глазами. И она сама словно бы плывет передо мной в пространстве, раскачиваясь в такт моим движениям. Упругим, глубоким и мощным. Это похоже на то, как если бы я трахал космонавта Гагарина прямо в его космическом кресле. Такая кощунственная мысль заставляет меня усмехнуться. А что, у кого-то есть и такой невроз, успеваю подумать я, — как вдруг Анжелика выгибается всем телом, и ее сотрясает приступ самого информативного оргазма, который мне когда-либо приходилось видеть.
В три удара я догнал ее. И вколотил в следующую серию судорог.
Все же я — суперский доктор, — подумал я сразу вслед за этим.
* * *
Она ушла. «Это было феерично», — сказала она на прощанье. Фееричной была и сумма в долларах.
Пересчитав деньги, я захлопываю крышку ноутбука. В таком виде он похож на черный ящик. «Ящик Пандорина», — называет его Лидка.
Работа кончена. Но остается какая-то недосказанность.
И потом, за то, что я сделал, не платят столько денег. Рынок есть рынок, и прайс на такие услуги должен существовать: любая замужняя дама внутренне согласится с этим.
Словом, Анжелочка могла бы поискать приключений и попроще. Нашла бы себе негра из ночного клуба, с черным членом, как оглобля. И второго, чтобы держал первого.
Пара гнедых, блин.
— Артем, вам как обычно — капуччино? — спрашивает Лидка.
— Сделай просто черный, — говорю я. — Покрепче.
Мы сидим с ней в приемной. Следующий гость записан на три часа, можно успеть пожрать. А то что-то я подустал на этот раз. Не так часто приходится делиться энергией с пациентами.
— Артем, — говорит Лида вдруг. — А вы правда ничего не боитесь?
Вопрос слишком прост, чтобы я мог ответить. Я пожимаю плечами. Чашка кофе дрожит в моей руке.
— Боюсь, конечно. Кто же не боится. Один хороший слив, и никто не отмажет.
— Я не о том, — прерывает Лида. — Это все я знаю. Я не о том.
Она вздыхает и умолкает. Я брал ее на работу именно для того, чтобы она вовремя останавливалась. Мне не нужны собеседники. Мне нужно, чтобы вовремя готовили кофе.
— А если не о том — ничего я не боюсь, — устало говорю я. — Некогда мне бояться. Мне бабло надо зарабатывать.
Бедняжка молчит. Она особенно красивая, когда ей грустно. Когда ей хочется сказать мне что-нибудь доброе, а она знает, что я этого не люблю.
— Может, вы лучше книгу напишете? — спрашивает она. — Знаете, есть такая серия, про психоанализ. Черненькие такие обложки. У одной мне название понравилось: «Внутренний космос».
Я глотаю кофе и улыбаюсь.
— Точно, это про нас, — говорю я. — Видишь, ничего нельзя придумать. Уже кто-то про все написал.
Лидка поднимает на меня глаза. «Да, это про нас», — как будто хочет сказать она. Только молчит.
— Лид, а кто у нас там на три записан? — спрашиваю я. — Новенький?
Она сверяется с органайзером:
— На первую консультацию. Михайлов Василий. Он уже звонил. У него такой низкий голос.
— Низкое мы любим, — откликаюсь я. — Нас хлебом не корми… да. Короче, так. Давай-ка ненадолго прикроемся. Сходим вместе пообедаем.
Лида кивает радостно. Переключает входящие на переадресацию, и мы отправляемся. В итальянском кафе за углом готовят превосходную лазанью. Михайлов Василий может пока заняться борщом.
* * *
— Очень приятно, — говорит Василий Михайлов, пожимая мне руку. Голос у него и вправду низкий, густой и уверенный. Сам же он высок и широк в плечах. И он — поп. То есть самый настоящий священник. В темной элегантной рясе, которую я ошибочно считаю сутаной. В темных же усах, с небольшой бородкой.
Оказывается, и меня еще можно удивить.
— Чем могу служить? — интересуюсь я.
Отец Василий не торопится с ответом. Он усаживается в кресло и с любопытством осматривается — и все это вежливо, ненапряжно. Не суетно.
— Скажу вам откровенно, не знаю, — наконец признается он.
Его ответ не так уж глуп. Те из клиентов, кто почестнее, именно с этого и начинают.
Но он же не клиент? Как это: клиент — и поп?
— Хм, — говорю я. — Мне бы не хотелось брать деньги зря. Тем более с вас.
Это — просто акт дружелюбия. Ему лет тридцать, так что, с учетом многотрудной его практики, мы ровесники.
— Полагаю, мне лично ваши услуги не понадобятся, — отвечает он.
«Еще бы», — думаю я.
А сам рассматриваю красивое распятие у него на шее. У священников (я где-то читал) есть свои модные гаджеты, одежда, даже свои кутюрье.
— Я наслышан о вашем методе, — начинает он. — От наших общих знакомых. И я видел вашу рекламу.
Он достает из кармашка рясы (оказывается, у рясы бывают кармашки) квадратик глянцевой бумаги:
СМЫСЛ ЖИЗНИ ВЕРНЕТСЯ.
КЛИНИКА АРТЕМА ПАНДОРИНА
И еще кое-что в этом роде. У меня была целая серия подобных флаеров. Не слишком креативно, зато недорого.
Повертев флаер в руке, он прячет его обратно. Интересно, где он его взял? В фитнес-клубе или в парикмахерской?
— Видите ли, я давно интересуюсь подобными вещами, — говорит он. — Со времен Академии. Тому, кто верует, нет нужды изучать психоанализ, и все же мы его изучаем. По нынешним временам это просто необходимо.
