Я снова вытянул книжку у нее из рук и осторожно раскрыл.
– Это только первая глава, видишь, но даже она довольно длинная – почти сорок страниц.
– Не возражаешь, м-м-м, если я немного посмотрю ее один, минутку всего?
Она мило улыбнулась и кивнула. Когда я оторвался от книги, Саксони входила в комнату с подносом, нагруженным чашками и всеми английскими булочками, что я планировал съесть на полдник завтра и послезавтра, тут же пыхтел паром мой медный чайник.
Она поставила поднос на пол.
– Не возражаешь? Я целый день ничего не ела и страсть как проголодалась, а тут увидела их...
Я закрыл книжку и откинулся на спинку кресла, наблюдая, как Саксони поглощает мои булочки, и не мог удержаться от улыбки. А потом с бухты-барахты взял и выболтал свой план насчет биографии Франса.
Я понимал, что если и мог предварительно поделиться с кем-нибудь своим замыслом, то только с ней, но, рассказав, я сам смутился своего энтузиазма. Подойдя к стене с масками, я сделал вид, что поправляю Маркизу.
Саксони все молчала и молчала – а когда я наконец отвернулся от стены, то потупилась и впервые с момента нашей встречи проговорила, не глядя на меня:
– Могу я как-нибудь помочь? Я бы занялась для тебя всякой розыскной работой. Мне уже приходилось, для одного моего институтского профессора, но это же совсем другое дело – исследовать его жизнь, Маршалла Франса. Я возьму совсем немного. Правда. Какой сейчас официальный минимум? Два доллара в час?
Мнэ-э. Очень милая девочка, как говаривала мама, знакомя меня со своей очередной “находкой”; но в этом деле я не хотел ничьей помощи, даже если Саксони знала о Франсе куда больше моего. Если я действительно ввяжусь в эту затею, то на кой черт мне, спрашивается, лишняя обуза? Особенно когда речь о женщине, которая, такое впечатление, вечно норовит настоять на своем, не мытьем, так катаньем; а эти перепады настроения меня откровенно пугали. Да, определенные достоинства у нее есть, но она выбрала не то место и не то время. И во-о-т я хм-м-мы-ы-ыкал и э-э-экал, и ходил вокруг да около, и, слава богу, она довольно быстро поняла, что к чему.
– В общем, ты говоришь нет.
– Ну... в общем... Ты права.
Она уставилась в пол, скрестив на груди руки.
– Понятно.
Так она постояла с минуту, потом повернулась на каблуках и, прихватив книжку Франса, направилась к двери.
– Эй, погоди, зачем так сразу уходить! – Мне представилась ужасная картина, как она засовывает книгу обратно к себе под свитер. Сердце кровью обливалось – стоило только подумать об этом шерстистом выступе.
Она вскинула руки, надевая не успевшее просохнуть пончо. На мгновение она стала ну вылитый Бела Люгоши[10], только резиновый. Собственно, когда заговорила, она так и оставалась в этой позе:
– Думаю, ты совершаешь большую ошибку, если уж серьезно собрался написать эту книгу. Честное слово, я могла бы помочь.
– Знаешь что... М-м-м, я...
– Я хочу сказать, что могла бы действительно помочь. И совершенно не вижу... Ладно, не суть. – Она открыла дверь и очень тихо затворила ее за собой.
Двумя днями позже я вернулся к себе после уроков и обнаружил на двери записку. Написано было толстым маркером, и почерка я не узнал.
“Я ВСЕ РАВНО СДЕЛАЮ ЭТО. ТЫ ТУТ НИ ПРИ ЧЕМ. ПОЗВОНИ МНЕ, КОГДА ПРИДЕШЬ, – Я НАШЛА ХОРОШИЙ МАТЕРИАЛ. САКСОНИ ГАРДНЕР”.
Только не хватало, чтобы кто-нибудь из моих ученичков прочел это и тут же перевел “материал” как “наркота”, и распустил бы слух о развлечениях старины мистера Эбби за закрытыми дверьми. Я даже не знал телефона Саксони и вовсе не собирался его разузнавать. Но вечером она позвонила сама, и на протяжении всего разговора ее голос звучал сердито.
– Я понимаю, Томас, ты не хочешь, чтобы я лезла в это дело, но все равно должен был позвонить. Столько времени копаться в библиотеке...
– Правда? Что ж, я ценю это. Нет, действительно!
– Тогда возьми карандаш и бумагу, потому что раскопала я много.
– Давай. Взял. – Каковы бы ни были ее мотивы, я не собирался выключать радио с позывными “Халява, плиз”.
– Хорошо. Прежде всего, на самом деле его фамилия была не Франс, а Франк. Мартин Эмиль Франк. Он родился в Раттенберге, в Австрии, в двадцать втором году. Раттенберг – это маленький городишко милях в сорока от Инсбрука, в горах. Его отца звали Давид, а мать – Ханна.
– Минутку... Давай дальше.
– У него был старший брат Исаак, который погиб в Дахау в сорок четвертом.
– Они были евреи?
– Несомненно. Франс приехал в Америку в тридцать восьмом году и вскоре переселился в Гален, штат Миссури.
– Почему именно в Гален? Ты не выяснила?
– Нет, но выясняю. Мне это так нравится. Очень здорово работать в библиотеке, вызнавать подноготную о том, кого любишь.
Она дала отбой, а я еще постоял какое-то время с трубкой в кулаке и наконец почесал ею в затылке. Я никак не мог разобраться в своих ощущениях – хорошо это будет или плохо, если Саксони позвонит снова, когда разыщет что-нибудь еще.
Согласно ее сведениям (переданным через два дня), Франс поселился в Галене, потому что его дядя Отто держал там небольшую типографию. Но прежде чем выдвинуться на запад, объект наших исследований полтора года жил в Нью-Йорке. Почему-то Саксони не удавалось выяснить, чем он там занимался. Это ее невероятно злило.
– Ничего не выходит! О-о-о, я с ума сойду!
– Успокойся, Сакс. Все у тебя получится, с таким-то размахом раскопок.
– Томас, оставь этот покровительственный тон! Ты говоришь, прямо как твой папаша во вчерашнем фильме. Старина Джеймс Ванденберг, добрый фермер.
Я прищурился, костяшки сжимающих трубку пальцев побелели:
– Слушай, Саксони, я ведь и обидеться могу.
– Я... не хотела... Извини. – Она повесила трубку.
Я тут же перезвонил ей, но она не отвечала. А вдруг, подумал я, она звонила черт знает откуда, из какой-нибудь обшарпанной телефонной будки. Эта мысль вызвала у меня настолько острое чувство жалости, что я пошел в магазин и купил маленькое японское деревце-бонсай. Убедившись, что ее нет дома, я поставил горшочек перед дверью.
Мне стало надоедать, что розысками занимается одна Саксони, и я решил для разнообразия проявить активность сам. В конце апреля школу распускали на короткие каникулы, так что я наметил съездить в Нью-Йорк поговорить с издателем Франса о замысле биографии. Я не говорил Саксони о своих планах вплоть до вечера накануне отъезда, когда она сама позвонила, вне себя от возбуждения.
