— Он нарывался, — просто сказал Себастьян.
— И что? Поэтому ты имеешь право спать с его женой?
Повернувшись, Себастьян плеснул себе еще бренди.
— Вовсе не собирался.
— Тебе нужна своя жена.
Себастьян застыл, затем осторожно поставил графин с бренди:
— Итак, мы снова вернулись к этому вопросу. Верно?
— Если ты намереваешься продолжать вести распутный образ жизни, то прошу тебя о единственной любезности — обеспечь себе преемника, прежде чем упьешься до смерти или словишь пулю.
— Вы меня недооцениваете.
Себастьян обернулся и обнаружил, что его отец смотрит на рану на его лбу сузившимися, взволнованными глазами.
— Сегодня ты был на волосок от смерти.
— Я же сказал вам, этот человек жаждал убийства.
Граф выдвинул челюсть.
— Тебе двадцать восемь. Давно пора успокоиться.
— А зачем? Взять на себя управление поместьями? — Себастьян рассмеялся, не обращая внимания на скользнувшую по лицу отца тревогу. Он поднял в насмешливом тосте стакан с бренди и прошептал: — Туше.
— Место от Верхнего Уэлфорда в Парламенте пустует.
Себастьян подавился.
— Вы всерьез?
Отец продолжал смотреть на него.
Себастьян поставил стакан.
— Господи, вы и правда так думаете?
— А почему ты противишься другому делу, кроме пьянок, игр и спанья с чужими женами? Мы могли бы использовать человека твоих способностей в Палате общин.
Себастьян смерил отца долгим изучающим взглядом.
— Вы боитесь, что Принни поддержит вигов, если станет регентом, да?
— О, принц Уэльский обязательно станет регентом, в этом не сомневайся. Это лишь вопрос формы и времени. Но ему придется искать способ обойти жесткую оппозицию, если он попытается ввести в заблуждение тори и возродить Министерство всех талантов. Или что похуже.
— Ну, не такая уж она жесткая, если вы пытаетесь привлечь меня как кандидата.
Граф опустил взгляд, посмотрел на свой стакан, медленно покрутил его в руке, отражая свет лампы, которая из-за туманного сумрака даже сейчас, в полдень, была зажжена.
— Другой счел бы своим долгом в такие опасные времена присоединиться к верным людям в защите национальных интересов, собственности и привилегий.
— Думаю, вам никогда не приходило в голову, что, окажись я в Парламенте, то, скорее всего, бросил бы вызов священным традициям собственности и привилегий и стал поборником якобинской ереси, атеизма и демократии?
Лорд Гендон допил остатки бренди одним большим глотком и отодвинул стакан в сторону.
— Даже ты не так глуп.
И, не удосужившись вызвать лакея, направился к выходу.
— Подумай, — сказал он, взявшись за ручку двери.
Себастьян стоял у окна, отодвинув в сторону тяжелую штору зеленого бархата, и наблюдал, как знакомая могучая фигура исчезает в клубах тумана. Может, это была игра света, но отец вдруг показался ему гораздо более старым и усталым, чем Себастьян помнил. И он ощутил укол совести, ему захотелось броситься следом, остановить отца, как-нибудь все исправить. Только вот исправить ничего было нельзя, поскольку Себастьян никогда не станет тем, кого хотел видеть лорд Гендон. И оба они это понимали.
Он снова вспомнил то давнее, полное смеха утро на склонах над бухтой. Алистера Сен-Сира не было с ними тем летом. Даже тогда граф проводил большую часть времени в Лондоне. Но он приехал на другой день с искаженным от горя лицом, чтобы обнять бледное, безжизненное тело своего старшего сына.
После смерти Ричарда титул виконта Девлина перешел к его среднему сыну, Сесилу. Но и Сесил умер спустя четыре года. И тогда все надежды Алистера Сен-Сира, все его амбиции и мечты обратились на самого младшего и менее всех походившего на него мальчика, который никогда ранее не рассматривался в качестве наследника.
Себастьян пожал плечами, опустил штору и повернулся к лестнице.
Он почти дошел до спальни, когда к нему через холл бросился мажордом.
— Милорд, я должен поговорить с вами. Утром приходил констебль…
— Не сейчас, Морей.
— Но, милорд…
— Потом, — отрезал Себастьян и захлопнул дверь.
ГЛАВА 5
Сжимая шляпу холодными руками, сэр Генри Лавджой следовал за лакеем в ливрее и в напудренном парике по гулким, похожим на лабиринт коридорам Карлтон-хауса. Несколько месяцев назад подобную аудиенцию лорд Джарвис давал бы в Сент-Джеймсском дворце, где располагалась резиденция несчастного безумного старого короля Георга III. То, что Джарвис перенес свой кабинет во дворец принца Уэльского, поразило Лавджоя, поскольку служило явным признаком неминуемого регентства.
Когда Лавджоя проводили к нему, великий человек сидел за рабочим столом и что-то писал. Он приветствовал магистрата коротким взмахом пухлой руки в перстнях, но даже не глянул в его сторону и не предложил сесть. Сэр Генри помялся на пороге, затем подошел к камину и встал там. Пламя было небольшим, а комната — огромной, как пещера, и холодной. Сэр Генри протянул онемевшие руки к огню. Откуда-то издалека доносился быстрый ритмичный стук молотка и скрип каких-то лесов. Принц Уэльский постоянно что-то обновлял — то в Карлтон-хаусе, то в своем Павильоне в Брайтоне.
— Итак? — произнес наконец Джарвис, откладывая в сторону перо и поворачиваясь в кресле так, чтобы видеть посетителя. — Что вы можете доложить об этом печальном происшествии?
Убрав от огня замерзшие руки и повернувшись к Джарвису, Лавджой изобразил должный поклон, а затем детально описал сцену преступления, жертву и вещественные доказательства, которые им удалось добыть.
— Да-да, — сказал Джарвис, нетерпеливо поднимаясь с кресла и прерывая сэра Генри. — Все это я уже слышал от вашего констебля. Очевидно, что лорда Девлина следует немедленно арестовать. Вообще, я не понимаю, почему постановления еще нет.
Лавджой смотрел, как его лордство роется в кармане в поисках хрупкой табакерки слоновой кости. Он был необычно крупным человеком, ростом за шесть футов и весом свыше двадцати пяти стоунов. В молодости лорд Джарвис слыл красавцем. И даже сейчас из-под возрастных отметин, оставленных годами излишеств и разврата, следы былой красоты проступали в пронзительно-умных серых глазах, крупном орлином носе и чувственном изгибе губ.
Лавджой прокашлялся.
— К сожалению, милорд, я не уверен, что этих улик достаточно для того, чтобы прибегнуть к столь решительным действиям в такое непростое время.
Джарвис поднял голову, глаза его сузились, мясистое лицо покраснело еще сильнее. Он пригвоздил Лавджоя к месту жестким взглядом.
