— Ты уже в состоянии поесть? — спросила я, не зная, что еще можно для него сделать.
— Может, тост, — ответил он несчастным голосом.
Очень странно было слышать такой тон при его-то мускулах.
Маршалл — на четверть китаец. Кожа его имеет промежуточный оттенок между розовым и цветом слоновой кости, а глаза и волосы темные. У него едва заметный восточный разрез глаз. Если не считать всего этого, он представитель белой расы. Но поскольку Седака — тренер боевых искусств, он с наслаждением подчеркивает восточную толику своего происхождения.
— Пожалуйста, — добавил Маршалл еще более жалобно, и я засмеялась.
— Злюка, — сказал он.
Я встала, отыскала пшеничный хлеб, на котором лежал волнистый столовый нож, подсушила ломтик и принесла ему вместе с водой.
Маршалл сел и съел все до крошки.
— Ты выживешь.
Я забрала тарелку, отнесла в раковину и решила побаловать болящего, загрузить его посудомоечную машину. Потом я вернулась и опять села рядом с кушеткой.
Маршалл снова прилег, взял меня за руку и признал:
— Думаю, я буду жить. Хотя на протяжении нескольких часов мне этого не хотелось. А узнать про Дела… Господи! Кто бы мог подумать, что Пакард окажется настолько глуп, что уронит штангу себе на шею?
— Сомневаюсь, что он это сделал.
Я рассказала Маршаллу о том, что на грифе не нашли отпечатков пальцев, рассказала о потушенном свете, которому полагалось бы остаться включенным.
— Ты считаешь, что споттер случайно уронил гриф на Дела, а потом запаниковал? — Я пожала плечами, а он продолжил: — Эй, ты ведь не думаешь, что кто-то убил Дела нарочно? Кто мог бы такое сотворить?
— Я не врач, поэтому не знаю, возможно ли это… Ты чувствуешь на своем горле сокрушающую тяжесть штанги и знаешь, что умрешь, если она там останется. Разве взрослый здоровый мужчина не будет бороться, стараться снять с себя тяжесть?
— Если бы она не убила меня мгновенно, то я старался бы изо всех сил, — мрачно ответил Маршалл. — Так ты говоришь, что кто-то удержал гриф, не позволив его снять? У кого же хватило жестокости сделать такое?
Я снова пожала плечами. По-моему, есть немало людей, способных на подобный садизм, даже если они пока не открыли в себе этого свойства. Так я и сказала Маршаллу. Я просто не могла понять, зачем кому-то понадобилось ублажать свою жестокость, убивая безобидного, тупоголового Дела Пакарда.
— Ты знаешь, что иногда становишься жутко холодной?
Маршалл в последнее время часто говорил мне такое. Я остро посмотрела на него. Эта холодная женщина притащилась из дома в шесть утра, чтобы открыть его заведение.
— Может, Дел встречался с чьей-нибудь женой, — продолжал Маршалл. — Из-за подобных дел и убили Лена Элгина. Или же Линди взбесилась, что он слишком много тренируется.
— Дел был слишком поглощен собой, чтобы попасть в беду, ведя тайные делишки, — ответила я. — Если ты думаешь, что Линди Роланд может поднять пятьдесят фунтов, не говоря уж о почти трехстах, то тебе лучше найти другую работу.
— Верно. Тот, кто уронил штангу, должен был сперва суметь ее поднять, — задумчиво произнес Маршалл. — Кто из известных нам людей может одолеть такую тяжесть?
— Почти все регулярно занимающиеся могут ее поднять. Особенно мужчины. Наверное, и я сумела бы, если бы пришлось.
Последнее я проговорила с сомнением. Для такого подвига потребовался бы мощный выброс адреналина.
— Да, но ты не стала бы убивать Дела.
Я смогла бы лишить человека жизни и однажды уже это сделала, но вряд ли совершила бы такое без серьезной провокации. Я начала мысленно просматривать список тех, кто регулярно выжимал тяжести в «Телу время».
— Мне на ум приходят как минимум двенадцать человек, а я пыталась размышлять об этом всего минуту или две.
— Со мной то же самое, — отозвался Маршалл и вздохнул. — Помимо того, что мне жаль Дела, его родных и Линди… Это не пойдет на пользу бизнесу.
— Кто убирает там весь этот кошмар? — спросила я.
— Ты не могла бы?..
— Нет.
— Может, служба уборки из Монтроуза?
— Позвони им.
Маршалл с явным обвинением посмотрел на меня и заявил:
— Ты так хладнокровно к этому относишься.
Я почувствовала прилив раздражения. Еще одно обвинение.
Маршалл желал, чтобы я впряглась в ярмо его интересов так, словно мы были постоянной парой.
А мне этого не хотелось.
Я подвигала плечами под футболкой, пытаясь снять напряжение мышц, снова напомнила себе, что он болен, вытащила ладонь из его руки и сказала спокойным ровным тоном:
— Маршалл, если тебе нужны муси-пуси, ты обратился не к той женщине.
Он снова опустил голову на подушку и засмеялся. Я заставила себя подумать о том, что его рвало всю ночь и часть утра, вспомнить особенно хорошее время, проведенное вместе с ним в постели, которая виднелась за приоткрытой дверью спальни. Таких случаев приключилось несколько, было из чего выбрать.
Маршалл оставался моим сэнсэем, тренером карате, вот уже четыре года. Мы стали друзьями. Потом Седака бросил Тею, свою ужасную жену. После этого мы время от времени делили постель, у нас выпадали хорошие часы дружеского общения. Порой Маршалл был способен на огромное сочувствие и чуткость.
Но по мере развития наших отношений обнаруживалось нечто новое. Он ожидал, что я изменюсь, причем быстро. Все мои острые углы сгладятся благодаря его вожделению, товариществу, сочувствию и чуткости, странности уйдут лишь потому, что у меня есть постоянный парень.
Поскольку иметь такового, да еще и Маршалла, было во многих отношениях приятно, я поймала себя на том, что сама желаю, чтобы именно так все и вышло. Ан нет.
Я коротко попрощалась и покинула его дом, мрачная и беспокойная.
Я дала от ворот поворот Клоду, гордому человеку, а теперь подумывала, не порвать ли с Маршаллом.
Я не могла понять, что со мной творится, но знала: пришло время перемен.
Всю неделю после смерти Дела Пакарда жизнь моя текла рутинно.
Я не подхватила гриппа.
Женщина, специализировавшаяся на уборке мест преступления, приехала в клуб из Литтл-Рока и ликвидировала грязь, оставшуюся после смерти Дела.
Клуб снова открыли. Маршалл опять взялся за управление им, вел занятия по карате. Он переставил тренажеры и поместил скамью, на которой умер Дел, среди остальных, чтобы никто не мог сказать, что она проклята, или попытаться в лицах восстановить преступление.
Я посещала тренировки и делала упражнения, но, вопреки своей привычке последнего времени, отправлялась домой одна, вместо того чтобы после занятий ехать к Маршаллу.
