Когда вышли на улицу, Мартен спросил, что сын думает о любезном приеме у соседей и о них самих.
— Они очень милы, — буркнул Люсьен, — но для нас — без пользы. Этот твой Альбер — сущий божий одуванчик. Во всех смыслах этого слова!
— Но ты же его совсем не знаешь! — возразил не на шутку задетый отец. — Он пользуется у нас большим уважением.
— Его уважают, но в расчет не берут.
— Вот здесь ты ошибаешься. Не далее как вчера наш мэр господин Бланшо мне говорил…
— А мне наплевать, что тебе говорил господин Бланшо! Стоит только взглянуть на папашу Дютийоля, чтобы убедиться, что он совсем ополоумел. Его кораблик из спичек — это же маразм. Надо бы пожалеть его женушку!
Взбешенный столь пренебрежительной реакцией Люсьена, Мартен засунул сжатые кулаки поглубже в карманы, втянул голову в плечи и отгородился от сына стеною молчаливой ярости.
— Ты так не считаешь? — после короткой паузы осведомился его отпрыск.
— Нет. Для меня Альбер Дютийоль — великий человек, голова, каких поискать, к тому же друг…
— Ну а для меня — недоумок, — буркнул Люсьен.
С тем они и подошли к парадному входу в свой дом, импозантному, точно церковный портал, с накладными деревянными колоннами, выкрашенными в маслянисто-желтый цвет. Мартен вытащил массивный ключ. Люсьен покровительственно похлопал его по плечу и расхохотался:
— Да не дуйся ты, папа! Будьспок, если он подсуетится и отыщет для меня работу, уж я сумею его отблагодарить.
Когда они переступили порог кухни, Гортензия как раз накрывала на стол.
— На, это тебе цветы от мадам Дютийоль, — сказал Мартен, протягивая сестре шток-розы.
Она закудахтала: «Как мило!» — и сунула букет, даже не обрезав стебли, в глиняную крынку, где у нее обычно хранилось толченое свиное сало. А потом спросила:
— Ну и как там было?
— Веселее некуда, — заверил ее Люсьен. — Дютийоль много чего наобещал. Но я в это верю не больше, чем в то, что он прихватит меня с собой, когда поплывет через Атлантический океан на своем макете парусника из спичек.
— На каком еще макете? — изумилась Гортензия.
— Потом расскажу, — буркнул Мартен. — А пока, Люсьен, я бы на твоем месте, так не шутил. Альбер — человек слова. Я ему абсолютно доверяю.
— Лучше бы ты мне доверял, — как отрезал, парень. И добавил, переменив тон: — Я чертовски проголодался!
При этих словах Гортензия расцвела, будто ее пригласили на тур вальса, и бросилась к плите, где упревало в солидном чугунке рагу из говядины с жареным луком. Покуда она колдовала над газовой духовкой, Мартен окинул взглядом кухню и, к собственному удивлению, нашел ее более замызганной и обшарпанной, нежели всегда. Надо бы ее перекрасить, подумалось ему. И новый холодильник купить… Но на все это у него уже никогда прыти не хватит. Мартена вдруг осенило: обыденная серость его жизни — результат вот таких маленьких уступок собственной слабости. Это же бросается в глаза. С внезапной решимостью он направился к дальней стене и сорвал висевший там календарь с рекламой железных дорог на фоне пары котят, играющих с клубком шерсти.
— Что это тебя разбирает? — удивилась Гортензия.
— Здесь ему не место! — прозвучало в ответ.
Календарь он сунул в ящик шкафа. Потом поднялся к себе в спальню. Какая убогая комната. Кровать, соломенный стул, стол с грудой книжек. Почти все они одолжены у Альбера Дютийоля. Мартен поспешил навести справку: раскрыл старый словарь и прочитал: «Бертран (Анри Гатьен, граф), франц. генерал. Р. в Шатору (1773–1844). Храня верность Наполеону, сопутствовал ему на о. Эльбу и на о. Св. Елены, в 1840 г. перевез останки Наполеона во Францию».
Закрыв книгу, он несколько секунд грезил, вспоминая об автографе, которым так гордился его друг, и дал себе зарок при первой же оказии разузнать побольше про генерала, сохранившего верность императору даже в его ссылке. Голова идет кругом, стоит ему только заглянуть в бездну собственной необразованности. Но тут с лестницы донесся голос Гортензии:
— Мартен, чего ты ждешь? Кушать подано! Все стынет.
3
Выйдя из бистро, Мартен сделал крюк, чтобы взглянуть на колокольню и, по обыкновению, оценить, как продвигаются работы по укреплению ее конструкции. Архитектор явно не останавливался перед расходами. Дубовые подпорки выглядели весьма внушительно. Покоясь в такой деревянной колыбели, церковь могла уже ничего не бояться. Она стояла, похожая на корабль в доке перед спуском на воду. Теперь, собственно, с реставрацией можно бы и не спешить, подождать несколько недель. Мартен мечтательно предположил, что, если б, благодаря какому-нибудь чуду, эту работу поручили ему, вся его дальнейшая жизнь озарилась бы совершенно иным светом.
Обследовав здание так тщательно, словно был за него в ответе, он свернул на Грушевую улицу. Новый мэр замостил земляные обочины асфальтом, но сквозь трещины тротуаров все еще прорастала трава. Тем лучше! Не хотелось бы, чтобы Менар-лё-0 утратил отпечаток сельской простоватости и стал подражать новоиспеченным городишкам, где все отдано на откуп производителям битума и бетона. Таково, по крайней мере, суждение Альбера Дютийоля, у которого больше вкуса, чем у всех здешних обитателей, вместе взятых. Мимо проковыляла, вяло перебирая лапами, запаршивевшая собачонка. Из ее пасти торчала рваная тапочка. Без сомнения — любимая игрушка. Мартен знал наперечет всех местных дворняг. Эта, хотя и была белой с рыжими пятнами, отзывалась на кличку Блэк. Пес принадлежал путевому обходчику Пополю. Мартен позвал его: «Блэк, Блэк!» — но тот припустился от него прочь. Проследив за ним глазами, Мартен с удивлением обнаружил в конце улицы Люсьена и Мирей, шагавших ему навстречу с удочками на плече. Что они делают вместе? Где Альбер Дютийоль? Он едва успел задать себе эти вопросы, как Мирей уже протягивала ему руку, обнажая в улыбке все свои мелкие хищные зубки.
— Мы с пруда… Альбер сейчас в Немуре.
Утратив способность соображать, Мартен промямлил первое, что пришло в голову:
— Как рыбалка?
— Рыбы сколько угодно, — скривился Люсьен, — но все какая-то мелочь. Линьки, малюсенькие уклейки… Вытянешь такое — и бросаешь обратно, что делать!
— В любом случае рыбу я не люблю, — тряхнула головкой Мирей.
— Тогда зачем ходить на рыбалку? — изумился Мартен, на что Люсьен только плечами пожал:
— Для забавы!
Сегодня он был настроен весьма игриво. Глаза лукаво посверкивали. Вдруг Мартен заметил, насколько сын похож на свою мать. Это открытие безрадостно взбаламутило его чувства. В живом и насмешливом взгляде парня проглядывала Аделина. Но ощущалось это лишь в выражении лица. Сердца это неожиданное сходство не касалось. Головы тоже. Люсьен держал Мирей под руку. Такая фамильярность Мартену не понравилась. Он сам никогда не позволил бы себе подобной интимности в отношении жены друга.
