Чего-чего, а женских разговоров о самоубийствах я наслушался. В средней школе второй ступени две девчонки откровенничали со мной на эту тему и показывали какие-то флакончики с таблетками. Еще одна была в университете. Та постоянно носила с собой опасную бритву. Насколько я знаю, все три сейчас замужем. Утром собирают мужьям бенто, вечером раздевают их, пьяных, и укладывают спать. Чтобы утром снова собрать бенто. Теперь им некогда думать о самоубийстве. Теперь у них есть дела поважнее.
С Вик, я был уверен, произойдет нечто похожее. Если человек говорит о том, что решил наложить на себя руки, значит, все не так плохо. Аксиома. Слова выпускают наружу чудовищ, живущих внутри. Эти твари не переносят открытых пространств. Назови его по имени – оно тут же теряет силу. Покажи его другим – оно умирает. Больше пользы в словах я не вижу.
– Ты думаешь, что это пустая болтовня? – прищурилась Вик.
Правый глаз косил сильнее обычного.
– Нет. Я думаю, тебе нужно об этом с кем-то поговорить.
– То есть думаешь – болтовня.
– Да нет же. Я верю, что тебе на самом деле приходится несладко. И ты действительно начинаешь думать о том, что жизнь не такая уж замечательная штука. Но, поверь, самоубийство – не выход. Умереть всегда успеешь. Все мы рано или поздно умрем. Смерть неизбежна. Так зачем ее торопить?
Я говорил, будто читал написанный каким-нибудь новомодным проповедником текст. Верил ли я в то, что говорю? По отношению к ней – да. По отношению к себе… Иногда самоубийство мне кажется выходом. Точнее, не самым плохим способом поставить точку. Но если ты способен приставить ствол какого-нибудь Colt Combat Commander к собственному виску, это вовсе не значит, что позволишь повторить подобный трюк другому.
– Да прекрати ты молоть чепуху! Я не прошу отговаривать меня. И не хочу делиться своими проблемами. Доказывать что-то тем более не буду. Моя смерть, – мое дело. И только мое. Ты не лезь.
– Я вообще-то и не лез. Ты сама об этом заговорила. А я высказал свое мнение…
– Засунь его себе в задницу.
Других слов она не знает, что ли? Обычно я терплю людей. Терплю их словечки, манеру говорить, поведение, шутки, вопросы, запах… Некоторых приходится терпеть больше, некоторых меньше. Вот и вся разница. Терпеть Вик становилось все сложнее. Необычное лицо и необычное имя еще не повод быть сукой.
– Ладно, не злись, – лениво протянула она. – Не такая уж ты важная птица, чтобы не мог засунуть в задницу свое мнение.
Вот так. Довольно обидное пожелание. Я подумал, что и добропорядочный отец семейства, и бомж, и растлитель малолетних одинаково обидятся, если кто-то предложит им засунуть свое мнение себе же в задницу. Ведь каждый считает себя достойным уважения. Потому что человек, и точка.
Я решил не обижаться на Вик. Человек говорит то, что хочет. Сам я так не могу. Но это не повод для обиды.
За разговором я не заметил, как мы прошли мимо стадиона, и вышли на Инокасира-дори. Ничего себе прогулка! Я промок, проголодался и порядочно устал.
– Не хочешь поесть? – спросил я Вик.
Она уставилась на меня пустыми глазами. Видимо, опять исчезала ненадолго.
– Давай поедим, – повторил я.
– Не знаю… Не уверена, что хочу.
– Зато я хочу.
Лицо у нее изменилось. Сейчас предложит засунуть мои желания в задницу.
– Если ты не хочешь есть, можешь отправляться домой или куда там тебе нужно, – опередил я. – Мне надо перекусить. Так что я сейчас зайду вон в тот ресторанчик, а ты решай сама, что будешь делать.
И ускорил шаг. Она пошла следом. Мне было все равно.
Мы заказали якисобу. Я взял себе «Кирин»,[6]она – рисовый чай.
Ели молча. Вернее, ел только я. Вик, насупившись, попивала чай. Еда ее не интересовала.
Не обращать внимания. Не реагировать. Такую я дал себе установку. Это действительно ее жизнь и ее смерть. Пускай читают мораль те, кто в эту мораль верит. Я не верю. Раньше верил, а теперь нет. Теперь я за свободу выбора. Хотя и в нее не очень-то верю…
Индивидуальность в наши дни воспринимается хуже, чем сексуальная связь со школьницей. Свобода выбирать – привилегия изгоев.
Современный мир избавляет человека от необходимости мыслить. Глаза нам заменяет воспитание, мысли – правила, собственное мнение – стереотипы, желания – рекламные ролики. Все уже придумано, зафиксировано, разложено по своим местам… Не думай, а слушай, смотри и запоминай. О тебе уже позаботились. Мой голову этим шампунем, спи на этих кроватях, носи эти джинсы. Да, конечно, у тебя есть право выбора, но к чему оно? Пока ты будешь выбирать, размышлять, анализировать, время уйдет. Вот и не забивай голову всякой ерундой. Живи комфортно, пусть каждый твой день будет праздником безграничного потребления.
Кто-то плывет поперек течения. Дело вовсе не в мужестве. Дело в усталости. Настоящая усталость породила больше героев, чем мужество. Я не собираюсь в герои. И не хочу быть отступником. Просто слишком устал быть, как все. Это тяжелый труд. Многие не замечают этого. Многих убивает стремление быть, как все. Понимать это страшно. Не понимать – глупо. Ловушка.
Я стою на краю пропасти. Через нее переброшен узкий мост. Противоположный конец теряется в густом влажном тумане. Я не знаю, есть ли он вообще, этот конец. Мост тихонько раскачивается и скрипит. Скрип в кромешной вязкой тишине. Тревожно-тоскливый. Я не знаю, куда ведет этот мост. Возможно, в никуда. Чтобы узнать, что там, нужно сделать шаг вперед. Ступить на прогнившие, жалобно стонущие доски. Смертельно опасный шаг. Но не сделать его я не могу. Кто-то ждет меня в тумане. Кто-то зовет меня. Наверное, это я сам…
– Да что с тобой? – голос Вик вернул меня в чавкающую суету ресторанчика.
– Что?
– Я тебя уже третий раз зову, а ты не слышишь.
– Извини, задумался.
– О чем это?
– О свободе выбора. Есть такая штука в жизни. Вот о ней я и думал.
– Много надумал?
– Не то чтобы очень.
– Я хотела тебе объяснить, почему я решила умереть, – аккуратно отодвинув чашку в сторону, сказала Вик.
– Ты уверена, что стоит это делать? Я имею в виду, объяснять. Это ведь твое дело.
– Теперь уверена. Ты тот, кто мне нужен.
– Нужен для чего?
– Если не будешь перебивать, все узнаешь.
– Ладно, рассказывай.
– Здесь не очень удобно разговаривать. Давай найдем место потише?
– Где ты сейчас найдешь место потише?
– Тоже верно, – она вздохнула.
