— То есть я хочу сказать — и не спорь со мной, я понимаю, во всех сказках, что ты читала в детстве, написано прямо противоположное, — что только такой ответ на вопрос про настоящую любовь защитит тебя от всех мерзавцев, которые готовы этой прекрасной идеей спекулировать, чтобы затащить тебя в постель.
Эмили примерзла к стулу.
— Чего хотят от тебя мужчины?
Она с трудом сглотнула.
— Секса? — Прозвучало как-то неуверенно.
— Необязательно. Кому-то нужно, чтобы ты его пожалела. Кому-то нужна твоя помощь по хозяйству. Кому-то — только статус женатого мужчины. Но! Но все чего-то хотят. И никто не хочет именно тебя. Твой внутренний мир — это, прости за грубость, твоя проблема.
— Скотт, а я не знала, что ты циник.
— Я не циник, я битый жизнью романтик. Поехали дальше. Что ты сделаешь, как только встретишь какого-то мужчину?
— Ну… Зависит от того, что за мужчина.
— Правильно и неправильно одновременно. По поводу «неправильно» — смотри ответы на первые два вопроса. По поводу «правильно»: что это может быть за мужчина? Ты можешь встретить мужчину, у которого есть то, что тебе нужно: квартира на Пятой авеню, хорошие гены, деньги, положение в обществе, любовь к романтическим комедиям и пикникам, ну не знаю, список продолжай сама… А можешь встретить мужчину, у которого нет того, что тебе нужно. Или есть то, с чем ты даже не хочешь соприкасаться: алкоголизм, мафиозный клан за плечами, склонность к садизму, мать-наседка… По первому варианту — ты станешь с ним встречаться. По второму варианту — ты пошлешь его ко всем чертям.
— Скотт, ты никогда не думал о карьере писателя? Или ведущего какого-нибудь душеспасительного телешоу? Душеспасительного в самом хорошем смысле, ты не думай, я не придираюсь…
— Ага. «Проповедь циника» или что-то в том же духе.
— Кстати, как в тебе уживается это и твоя нравственная принципиальность? Говорить только правду, причем в лицо, заступаться за слабых… Как в рыцарском романе.
— В двадцать первом веке рыцарский роман неактуальный жанр, Эмили. А как уживаются — я и сам не знаю. Кажется, неплохо. Хотя наверняка утверждать не стану. Ты же знаешь, я не терплю лжи…
3
«Большой любви не существует.
Маленькой — тоже.
Этот мужчина меня не полюбит.
Я его — тоже.
Мои мечты сбудутся.
Я буду правильно мечтать.
Секс нужен им, а не мне.
Пусть добиваются».
Эмили подумала-подумала — и приписала: «Я самое независимое существо на свете». С чувством удовлетворения от проделанной работы торжественно надела колпачок на красный маркер, любовно погладила ватман.
Плакат с лозунгами для новой жизни был готов.
Дело за малым — нужна стена, на которую его можно повесить.
Вот тут-то и кроется основная проблема: стены, на которой она имела бы право развешивать подобные вещи, у нее нет.
Потому что у нее нет дома.
Этот простой и очевидный факт неприятно ее удивлял. Прошло слишком мало времени, чтобы она успела как-то с ним свыкнуться. Да и какое это, по сути, время — несколько часов безвременья, когда старая жизнь уже закончилась, а новая не успела начаться. Скотт ушел около получаса назад, оставив ей ощущение тепла и огромный котел с пищей для размышлений. Результатом размышлений стал «Девиз одинокой кошки», как она его про себя назвала. Стрелки часов перевалили за полночь. Эмили стояла у стола для закройки и с грустью думала о том, что ей двадцать два года, и она эти двадцать два года жила в полной уверенности, что все хорошо, а вот надо же — у ее родителей есть дом, у Роберта есть дом, а у нее — нет.
— Все поправимо, — сказала она себе громко и внятно, чтобы никакая часть души не вздумала усомниться в истинности этих слов.
Они звучали так, что им и правда хотелось верить.
Эмили прикончила коробку конфет — она привыкла вознаграждать себя за хорошо сделанную работу — и улеглась спать на коротком диванчике. Перед сном она еще раз возблагодарила Бога за то, что он послал ей на жизненном пути такого щедрого и внимательного человека, как Скотт.
По крайней мере, ее телу этой ночью было тепло.
Она проснулась потому, что почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
— Бедняжка! — сказал кто-то громким шепотом.
Эмили рывком откинула плед и села на постели — то есть на диване. В чем дело? «Бедняжка» — это ей?! И почему она не…
События вчерашнего дня вспыхнули в памяти, как кадр на экране кинотеатра. Кадр из плохенького ужастика, надо сказать.
На нее взирали, стоя почти в одинаковых позах (руки скрещены на груди, голова чуть набок), Миранда, Скотт и Бетси, закройщица. С учетом того что Миранда была стройна, белокура и высока, как кельтская богиня, Скотт черноволос, невысок и сухощав, а Бетси была негритянкой, как говорил один клиент, «прелестных округлостей», их минутное сходство поражало особенно сильно.
Эмили прочистила горло:
— Кхм… Привет.
— Доброе утро, — сказала Миранда.
Двое других кивнули.
— Я… проспала? — уточнила Эмили. Просто чтобы что-нибудь сказать — факт был налицо.
— Ну, это зависит от того, во сколько ты собиралась встать, — заметила Миранда.
— Вообще-то мы открываемся через пять минут, — добавил Скотт.
— Так. Понятно. — Эмили стала искать туфли. — Сейчас я приведу себя в порядок…
— Мы не хотели тебя будить, — сказала Миранда.
— Но тебе лучше было бы умыться и поправить одежду до того, как появятся клиенты, — добавила Бетси.
— Или, может, тебе нужен выходной? — спросил Скотт.
Миранда бросила на него испепеляющий взгляд: она крепко держала в руках все дела, касающиеся ателье, спала из-за этого часа по четыре в сутки, ходила с красными глазами и дергалась от каждого шороха… Но если кто-то хоть носком ноги наступал на «ее территорию», она защищала ее, как дикая кошка. А «территория» эта простиралась весьма обширно, и границы у нее были расплывчаты, так что все жили как на вулкане. Правда, при всем этом у нее были весьма теплые, почти семейные отношения с работниками, что редко встречается в современном мире.
К чести Миранды надо сказать, что сейчас она сдержалась и дальше разъяренных взглядов не пошла.
— Нет-нет! — запротестовала Эмили. — Зачем? Вовсе незачем. Сегодня только понедельник. Я и так… отдохнула.
Она взглянула на себя в большое зеркало, что висело на противоположной стене, и ужаснулась: она выглядела в точности как человек, который накануне плакал несколько часов, а потом не выспался.
