Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
– Зуга, ты обещал! – прошептала Алетта, когда за волами пришел покупатель. – Ты обещал, что через неделю… – Увидев выражение лица мужа, хорошо знакомое выражение, она умолкла, притянула к себе мальчиков и прижала их покрепче.
Ян Черут подошел к каждой животине по очереди и что-то прошептал им с нежностью влюбленного. Когда волов увели, готтентот повернулся к Зуге и с упреком посмотрел на него.
Оба молчали. Наконец Ян Черут опустил глаза и ушел – хилый, босой, кривоногий гномик.
Зуга подумал, что потерял готтентота, и на него нахлынула волна отчаяния, потому что целых двенадцать лет коротышка был ему другом, учителем и спутником. Именно Ян Черут выследил для Зуги его первого слона и стоял плечом к плечу, когда тот пристрелил зверюгу. Вместе они прошли пешком и проехали верхом весь неизведанный африканский континент; тысячи раз сидели у одного костра, пили из одной бутылки, ели из одного котелка. И все-таки Зуга не нашел в себе сил позвать готтентота. Он знал, что Ян Черут сам решит, что ему делать.
Волноваться не стоило: вечером, когда подошло время «взбодриться», готтентот уже подставлял видавшую виды эмалированную кружку. Зуга улыбнулся и, не обращая внимания на линию, отмечавшую дневной рацион бренди, налил кружку доверху.
– Так надо, старина, – сказал он.
Ян Черут задумчиво кивнул.
– Хорошие были твари… Так ведь немало их было, славных тварей, которые уходили из моей жизни – и на четырех ногах, и на двух. – Он хлебнул неочищенного спирта. – Немного времени, пара глотков, и все встает на свои места.
Алетта не проронила ни слова, пока мальчики не улеглись спать.
– Продать волов и фургон – вот твой ответ, – сказала она.
– Вода для них стоила гинею в день, а пастбища вытоптаны на мили вокруг.
– В лагере умерли еще трое. Сегодня я насчитала тридцать уезжающих фургонов. Здесь свирепствует лихорадка!
– Да, – кивнул Зуга. – Кое-кто из старателей начинает нервничать. Участок, за который у меня просили тысячу сто вчера, сегодня продали за девятьсот.
– Зуга, это нечестно по отношению ко мне и детям… – начала она, однако он оборвал ее:
– Я отправлю вас на грузовом фургоне: торговец продал товар и в ближайшие дни уезжает. Он отвезет вас обратно в Кейптаун.
Они разделись в темноте. Алетта, не говоря ни слова, вслед за мужем легла на жесткую узкую койку. Зуга подумал, что жена уснула, но вдруг почувствовал на щеке легкое прикосновение ее гладкой и мягкой руки.
– Извини, дорогой, – тихонько сказала она, и ее дыхание всколыхнуло его бороду. – Я слишком устала и расстроилась.
Он взял ее руку и приложил кончики пальцев к своим губам.
– Я была тебе плохой женой: больная и слабая. – Она робко прильнула к нему. – А теперь, когда мне следует быть твоей опорой, только и делаю, что хнычу.
– Неправда, – ответил он, хотя не единожды за многие годы злился на нее именно из-за этого, чувствуя себя человеком, который пытается бежать с кандалами на ногах.
– Зуга, я люблю тебя. Я полюбила тебя с первого взгляда и никогда не переставала любить.
– Я тоже люблю тебя, Алетта, – заверил он, но слова выскочили механически, и, чтобы возместить недостаток чувства, Зуга обнял жену, и она прижалась покрепче, положив щеку ему на грудь.
– Я ненавижу себя за слабость, за болезненность… – Она замялась. – За то, что не могу больше быть тебе настоящей женой.
– Алетта, ты напрасно себя расстраиваешь.
– Теперь я буду сильной, вот увидишь!
– Ты всегда была сильная – глубоко внутри.
– Неправда, но теперь буду! Мы непременно найдем полную шапку алмазов – вместе! – а потом поедем на север.
Он промолчал, и она снова заговорила:
– Зуга, возьми меня – сейчас!
– Алетта, ты ведь знаешь, это опасно!
– Сейчас, – повторила она. – Пожалуйста, прямо сейчас.
Взяв его руку, Алетта приложила ладонь к гладкой и теплой коже бедра под ночной рубашкой. Раньше она никогда так не делала. Зуга оторопел и в то же время почувствовал странное возбуждение, а потом такую глубокую нежность и сострадание, каких не испытывал уже много лет.
Когда ее дыхание снова выровнялось, Алетта мягко отвела его руки и выскользнула из-под одеяла. Опираясь на локоть, он смотрел, как жена зажгла свечу и опустилась на колени возле сундука, привязанного в ногах постели. Алетта сохранила девичью стройность и до сих пор вплетала ленточку в волосы. Свет свечи разгладил морщинки от болезней и тревог, и Зуга вспомнил, как хороша была жена в девичестве.
Она подняла крышку сундука и вытащила небольшую шкатулку с резным медным замком. В замке торчал ключ.
– Открой, – сказала Алетта, передавая шкатулку Зуге.
Внутри лежали два толстых свертка пятифунтовых банкнот, обвязанные кусочком ленты, а также затягивающийся шнурком мешочек из темно-зеленого бархата. Зуга приподнял мешочек – тяжелый, полный золотых монет.
– Я хранила их, – прошептала она, – для того дня, когда они действительно понадобятся. Здесь почти тысяча фунтов.
– Откуда?
– Отец подарил, на нашу свадьбу. Возьми, Зуга. Купи участок. Теперь у нас все получится. Все будет как надо.
Утром пришел покупатель за фургоном. Он нетерпеливо ждал, пока семейство перетащит скромные пожитки в палатку.
Убрав койки из крытой части фургона, Зуга приподнял доски и открыл узкий отсек над задней колесной осью, где для большей устойчивости хранились тяжелые грузы: запасная цепь, свинец для пуль, топоры, маленькая наковальня, а также тщательно завернутая статуя.
Пыхтя от напряжения, Зуга с Яном Черутом внесли каменного божка в палатку и поставили вертикально у дальней стены.
– Я протащил этот мусор от Матабелеленда до Кейптауна и обратно! – с отвращением пожаловался Ян Черут, отступая от резной птичьей фигурки на постаменте.
Зуга снисходительно усмехнулся. Готтентот возненавидел идола с того самого дня, как они откопали его в заросших лесом руинах древнего города, – на город они наткнулись во время охоты на слонов далеко на севере, в диких, лишенных цивилизации местах.
– Это мой талисман удачи, – с улыбкой ответил Зуга.
– Какой еще удачи? – горько спросил Ян Черут. – Какая удача в том, чтобы продать волов? И жить в палатке, полной мух, среди племени белых дикарей!
С недовольным ворчанием и бормотанием Ян Черут протопал вон из палатки, схватил под уздцы двух оставшихся лошадей и повел их на водопой.
Зуга помедлил перед статуей: на изящном пьедестале, высотой почти с человеческий рост, присела готовая взлететь стилизованная птица из зеленого стеатита. Хищный изгиб соколиного клюва невольно привлекал Зугу, и он привычным жестом погладил отполированный камень, получив в ответ непроницаемый взгляд невидящих глаз.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
