С Дворцового моста он показал родное ему здание Академии художеств. Он говорил, что это первое здание классицизма в Петербурге, скромное, спокойное, деловитое. Оно возводилось в те времена, когда на берегах Невы царствовал безраздельно блистательнейший, изящнейший, сладкий стиль Растрелли — барокко. Петербург принял новый архитектурный стиль не сразу. Полный недоверия и подозрения, город, как всегда, упорствовал. То ростом цен, то перерасходом средств, то чиновничьими проверками, он всячески препятствовал строительству. Архитектор здания и первый директор Академии Александр Филиппович Кокоринов, издерганный, измученный, умер, так и не достроив его до конца. Говорили под большим секретом, что он повесился на чердаке Академии.
До сих пор по ночам слышатся в коридорах здания странные звуки. Призрак директора бродит по лестницам и перекрытиям дома, незавершенная идея не дает ему покоя.
— А вы сами слышали этого призрака? — спросила Аня.
Иероним кивнул головой, выдержал паузу, за которую они прошли еще немного по мосту. С двумя своими однокурсниками студент Лонгин никак не мог сдать зачет по теории композиции. «Железный старик» Артамонов мучил их, как закоренелых еретиков, постепенно применяя все новые и новые орудия пыток. Теряя терпение и почти сознание, Иероним выкрикнул: «Искусство хорошо компоновать — это не более, чем искусство хорошо разнообразить!» Он хотел этим уколоть профессора, но игла оказалась китайской, лечебной. Иероним в горячке повторил слова какого-то классика и пролил бальзам на заржавелую душу «железного старика» Артамонова. Лонгин получил зачет и вышел в коридор, слегка пошатываясь.
Такая тишина бывает только в огромных, старинных зданиях, где никто никогда не жил. Эту тишину называют иногда высокой или звенящей. Статья в энциклопедии о ней, будь она когда-нибудь написана, гласила бы, что в природе такая тишина не встречается. И вдруг над головой Иеронима скрипнуло перекрытие, потом он ясно различил тяжелую поступь старческих ног и, как показалось ему, стук трости с металлическим наконечником. Кто-то ворчал по-стариковски, иногда кашлял и ныл, словно от боли. Эти звуки постепенно продвигались к лестнице. Куда он двинется дальше? Наверх или вниз? Шаги стали слышнее, с лестницы потянуло сырым сквозняком, пахнуло погребом. Призрак спускался. Иероним, понимая, что ведет себя, как идиот, на всякий случай подошел к дверям аудитории, из которой только что выскочил с таким облегчением и зачетной книжкой в руках. Чем слышнее были приближающиеся шаги, тем выше поднималась его рука к дверной ручке. Когда же возникла последняя пауза, и Иероним понял, что в следующий миг призрак появится в коридоре, ручка дрогнула, и вышли такие же измученные приятели, правда, без зачетов.
— И вы не увидели призрака? — изумилась Аня.
— Нет.
— И больше не слышали его шагов?
— Ни разу.
— А если бы он появился перед вами, — спросила Аня, отдергивая руку от холодных и мокрых перил Дворцового моста, — что бы вы сделали?
— Не знаю, — Иероним ответил не сразу. — Нет, не знаю. А вы, Аня?
— Я бы спросила его, — ответила девушка.
— О чем?
— О разном. О том, бессмертна ли душа?
И если она продолжает жить, то знает ли об этом, сознает ли себя? А вы как думаете?
Иероним не сразу понял, что последний вопрос обращен к нему, а не к призраку.
— Я думаю, Аня, что душа человеческая только на пути к бессмертию. Надо еще очень много сделать, много приложить ума, таланта, чтобы вырваться из мрака, вознестись над пропастью, которая нас ожидает. Вот тогда душа будет бессмертна и осознает это. Здание бессмертия надо строить, как Кокоринову и Деламоту Академию художеств. Христос выполнил гениальный проект, заложил фундамент, выполнил «нулевой» цикл работ. Теперь настала наша работа, работа подрядчиков бессмертия.
— И моя тоже? — спросила Аня, заглядывая Иерониму в глаза под широкими черными полями.
— И моя, и ваша, — ответил он, видя отраженные в ее зрачках огни Дворцовой и Адмиралтейской набережных.
— Вы, конечно, себя относите к генподрядчикам? — это было первое ироничное замечание, которое он услышал от Ани, из тех, что будут впоследствии доставлять ему столько веселых минут и вызывать столько же приступов раздражения.
— Даже не к субподрядчикам, — засмеялся Иероним. — Я только подсобный рабочий. Самый неквалифицированный и самый малооплачиваемый труд.
— А я так и вовсе экскурсантка, ротозей, — вздохнула Аня и тут же добавила серьезно: — Только не строим ли мы опять Вавилонскую башню? Вот в чем вопрос…
— Имеет место быть или не имеет место быть — вот в чем вопрос, — ответил Иероним назидательно.
Они шли уже по Университетской набережной, петербургский коктейль из ветра, дождя и еще чего-то, особенно промозглого, летел им прямо в лицо, и Аня машинально пряталась под широкие поля Иеронимовой шляпы. Он, конечно, этому не противился. Больше всего на свете ему сейчас хотелось расстегнуть свое широкое пальто и спрятать этого петербургского воробышка, который совсем закоченеет, если Иероним сейчас же не тормознет машину.
— Интересно, как выглядит призрак Академии художеств? — спросила Аня, когда они перешли на другую сторону, где Иероним застыл с вытянутой поперек дороги рукой.
— Призрак «Репы»? — переспросил он.
— Какой репы? — не поняла Аня.
— Ну, Академии Репина, сокращенно «Репы»…
— Призрак «Репы» я и сама могу описать довольно точно, — расхохоталась девушка. — Желтое-прежелтое пальто, как раз под цвет репы. Зеленый шарфик, как ботва у овоща. Черная шляпа с широкими полями, как котелок для варки данного овоща.
Иероним не сразу догадался, что это был его точный портрет. Девчонка была с чувством юмора. Конечно, он и есть призрак «Репы». Пусть так…
В этот момент у тротуара затормозила «девятка». Словно репку, их выдернули из сырых и замерзших рядов пешеходов и помчали в первое совместное путешествие до улицы Кораблестроителей, до университетской общаги.
Глава 3
Какого дьявола люди вроде меня толкутся
между небом и землей? Все мы кругом
обманщики. Не верь никому из нас.
Ступай добром в монастырь…
Перед окнами любимых девушек пишут на асфальте, на снегу. Ровно в двадцать два часа ноль-ноль минут Аня должна была выглянуть в окно. Она помнила об этом весь вечер, ходила из угла в угол, присаживалась то на свою кровать, то на кровать соседки по комнате. Минуты капали медленно, как в древней китайской пытке вода на темечко. Что она могла увидеть с пятого этажа в сыром и темном петербургском дворе? Опять Иероним что-нибудь начудит, напутает со своей обычной непрактичностью, а потом расстроится и обидится на весь свет. Понимает ли он, что осенью в это время на улице видно только горящую помойку?
Она достала из тумбочки брошюру «Анализ хоздеятельности предприятия» и попыталась вникнуть в смысл написанного. Дочитав до скрепок, то есть до половины, она решила, что должна быть еще какая-нибудь брошюра, предшествовавшая этой. Аня внимательно пересмотрела все свои пособия, но ничего похожего не нашла. Надо было взять у кого-нибудь лекции. Но у кого? Будущие журналисты обычно пишут так, что сами потом едва разбирают написанное. Надо было самой сидеть на лекциях. Но кто же знал, что будет не только зачет, но и огромная курсовая с множеством таблиц, формул, подсчетов? И это на гуманитарном факультете, где таблицу умножения многие уже забыли! А потом, кто мог предположить, что за нею станет всерьез ухаживать взрослый, интересный мужчина, личность незаурядная и неординарная, художник, сын лауреата всяческих премий и тому подобное?
