Я задумчиво тыкал палочками в обильную порцию своей острой еды. Глянул на госпожу Сцабо: «Милое мое дитя, чего же ты от меня хочешь? Ты уже прочла целую лекцию, интересную, познавательную, но почему? Чего ради ты мне все это рассказываешь?»
— Все это я рассказываю вам лишь затем, чтобы вы поняли — я играю с открытыми картами.
— С открытыми картами? Да это ведь и не игра вовсе.
Жаль, я-то надеялся, что разговор у нас пойдет в ином ключе.
— Что, простите?
— Да ничего. Я просто размышлял над тем, что вы сейчас сказали.
— У тебя же на лице написано, что ты лжешь, — «уголки его рта предательски дрогнули» и так далее. Зачем обманывать себя и друг друга? Ведь большинство наших понятий о физиогномике не выходит за рамки тривиальных интрижек.
Я понял, что краснею, и сделал глоток воды.
— Так или иначе, полагаю, вы понимаете, как актуально, как важно изучение Лафатера, учитывая, что визуализация современного общества шагает вперед семимильными шагами. Важно и для политики, и для экономики. Физиогномика давно перестала быть достоянием одних лишь экспертов. Лафатер теперь актуальнее, чем когда-либо.
Тут я тщательно вытер губы салфеткой.
— Милая госпожа Сцабо! Все, чем вы занимаетесь, несомненно, весьма любопытно и познавательно, но не хотите же вы убедить меня, что ваши исследования все еще хоть как-то связаны со стариком Лафатером.
Она сощурилась и посмотрела на меня в упор:
— С Лафатером они связаны отдаленно, но только потому, что в его науке мы успели шагнуть далеко вперед. Если хотите, все это можно назвать Коперниковым витком физиогномики!
— Хорошо, пусть так. Но должны же вы признать, что — не принимая во внимание отдельных случаев — основная проблема все же остается: увязать лицо человека с его характером чаще всего довольно-таки сложно, разве я не прав?
И я усмехнулся уголком рта.
— Ну так что же?
— Вы спрашиваете, что же? Странно слышать это от вас…
— Да, но ведь не в этом дело! Вопрос в другом: как оно влияет на окружающих? Насколько оно может быть интересным, живым или просто разным? Мы давно уже не задаемся вопросом, каким образом неведомое, внутреннее «я» и внешность человека могут зависеть друг от друга, а ведь связь загадочна. Нет, все куда прагматичнее: какое впечатление производит то или иное выражение лица? Понимаете? Если обратиться к статистике, выяснится, к примеру, что более пятидесяти процентов опрошенных считают лицо А заслуживающим доверия. Вот что главное. При этом совсем не важно, достоин ли как человек этого доверия на самом деле или нет, проверить же зачастую довольно сложно. Таким образом, под исследования свои мы подводим чисто математическую базу, ничем при этом не спекулируя.
Обычно от эксгибиционизма меня тошнит, особенно когда речь идет о мужчинах. Но тут во мне внезапно возникло странное побуждение, глядя прямо в лицо этой женщине, спросить: «А знаете ли вы, умница, кому вы тут рассказываете все это? Совершеннейшему профану, который по чистой случайности напал на след давно забытого самоубийства в доме Лафатера, и чьи прочие познания в этой области фактически равны нулю. Похоже, все это сущее недоразумение! Вы зря забиваете мне голову непонятными психологическими фокусами. Когда мы договаривались о встрече, мои намерения были куда более простыми и скромными. Приятный вечер и все такое».
Мысль о том, чтобы прямо так ей все и выложить, блаженно затуманила мой рассудок.
Правда уже вертелась на языке, но пришлось сглотнуть ее.
— Я знаю, что вы сейчас готовы ответить. Но прошу вас, мне лишь хотелось бы напомнить, что вы в свое время писали относительно «Учения о красках» Гёте…
Теперь затуманился уже мой вздор, он стал чуть ли не мрачным.
— Как же там говорилось?.. Помнится, одна из цитат Гёте: «Совсем не обязательно познавать природу во всей ее глубине и широте — достаточно придерживаться поверхности естества». По сути, это и наш принцип работы. Мы не изучаем под лупой одежду красного цвета как таковую, а мы лишь наблюдаем за тем, какое мы в ней оказываем влияние на окружающих.
— Да, все это прекрасно, но теперь все же давайте начистоту: чем я могу быть вам полезен?
Тут же я, дабы подчеркнуть серьезность своего вопроса, мельком глянул на часы.
— Мне хотелось бы… Ну, хорошо. Для начала — чего мы не хотим. Нежелательно, чтобы у кого-то начались неприятности. Ведь этого не должно быть! Вы согласны?
Я кивнул как-то замедленно, по-прежнему не понимая, о чем она толкует.
— Конечно, я понимаю, Лафатер обожал делать записи, его наследие являет собой ворох бумаг и разрозненных листков.
— Совершенно верно, — подтвердил я. — Это я и сам успел заметить. Уже сколько дней ищу приложения к одному из документов и все не найду.
— В самом деле?
Она удивленно подняла брови; затем достала блокнот и заставила меня в точности написать ей, что именно я искал — приложения «А» и «Б» к документу Ф. А. Лаф. Ед. хранения № 26.
— Ну вот, видите, — сказала она. — Думаю, теперь мы найдем путь к взаимопониманию.
Она выдержала небольшую паузу.
— Наследие Лафатера, как я уже говорила, состоит из кучи бумажек. Иногда то или иное приложение может, скажем так, случайно пропасть. Или тем более какой-нибудь листок, верно? Чего не бывает в слепом-то исследовательском рвении, когда человек себя не помнит… Или просто, к примеру, если кто-то собирает автографы, ну вроде того. Такой маленький листочек. Его чуть ли не машинально суешь в карман, а потом… Потом привести все в порядок довольно мудрено. Почти невозможно. Если кто-то вообще станет этим заниматься.
— Ну, так что же?
— Ничего.
Окончательно запутавшись, я мотнул головой:
— Допустим, но почему вы мне все это рассказываете?
— Почему? — улыбнулась она, глядя куда-то в сторону.
В ответ я тоже начал было растягивать губы в улыбке, но она мгновенно увяла. Я заметил, что на ее лице проступает то выражение, которое преуспевающие писатели легких жанров частенько обозначают ни о чем не говорящим термином — «многозначительное».
— Секунду! Уж не думаете ли вы, что я…
— Ничего я не думаю. Знаю только, что на прошлой неделе он еще был на месте. Маленький рукописный листок. В той самой папке, которую вы изучали. А теперь его нет. Забавно, не так ли? Смешное совпадение.
— Госпожа доктор Сцабо! — Я стиснул подлокотники стула. — Вот это уже совсем не смешно. Можете пойти в библиотеку и, если вам угодно, заявить о пропаже. Я также не против, если вы пойдете в полицию и мою комнату в отеле перевернут сверху донизу. Прошу вас! Никаких проблем! Делайте, что считаете нужным.
Она кивнула:
