Вскинув пистолет, он ткнул меня дулом в левое ухо.
Старший покачал головой и мрачно усмехнулся:
— Что, ни клочка, ни огрызка с твоей фамилией? Уж кредитки-то у всех есть. Неужели ни единого ошметка пластика? — Он погрозил мне пальцем. — Парень, на кону твоя жизнь. Предъяви хоть что-нибудь, а не то…
— Ничего нет, — отрезал я, приготовившись встретить смерть с достоинством. Ухмыляясь, я поглядел убийце в глаза. — Давай, гад, стреляй, не тяни. — Сам себе бы поаплодировал стоя. Помирать — так с музыкой, гордо подняв голову. Многие отдали бы целое состояние, чтобы обставить свой уход так же.
Киллер поскреб подбородок.
— Он предупреждал, что ты так и скажешь, — пробормотал он. — Тот парень во сне так и поступил. Шел бы он со своими снами! Ладно! — Он хлопнул в ладоши, разгоняя столпившихся вокруг гангстеров по машинам. — Винсент, ты со мной.
Винсент послушно кивнул и, развернувшись, погнал к одному из лимузинов, притаившихся в темноте у дальней стены этого пакгауза, ставшего бойней.
— Уэйн, забери деньги. — Он пнул ногой дипломат Тео. — Не забудь долю Кардинала.
— Что? — Уэйн нахмурился. — Но я ведь ему помог! Мы его выручили, черт дери! Я думал, он по меньшей мере…
— Плохо ты думал, — отрезал мой похититель. — Дело есть дело, Нил, там свои законы. Закон гласит — Кардиналу положена доля. Наколоть его — преступление, хуже которого не придумаешь, разве что отлить на дьявола, спускаясь в ад.
— Ладно, — проворчал Уэйн, подбирая чемоданчик. — Кардинала учтем. Я не дурак.
— Рад слышать. Думаю, нам пора, мистер Райми. После вас. — Он жестом пригласил меня пройти к подъезжающему лимузину.
Я посмотрел на него, потом на автомобиль, потом на Нила Уэйна. Неизвестно, чем еще грозила мне эта ночь, но, поскольку от меня уже все равно мало что зависело, я решил послушаться и прокатиться. Запахнувшись поплотнее, но все равно ежась от холода и пережитого шока, я уселся в машину.
Минут десять мы в молчании катили по тихим улицам. Меня охватывало беспокойство. Первоначальный ступор, который затмил весь ужас гибели Тео, понемногу рассасывался, и легче было что-то говорить, чем вспоминать его растерянное лицо и рубиново-алую кровь. Припомнив, как Винсент обращался к старшему там, в пакгаузе, я откашлялся и робко спросил:
— Вы Форд Тассо?
Он безразлично обернулся:
— Да.
— Знаменитый Форд Тассо, — ухмыльнулся сидевший за рулем Винсент. — Проклятие на сотне языков. Все сюда! Кланяйтесь!..
— Заткнись, — велел Тассо негромко, но внушительно. До поры до времени он пропускал кривляния Винсента мимо ушей, но и его терпению мог настать предел, и пройдоха Винсент не собирался искушать судьбу.
Форд Тассо. Второе лицо после Кардинала. Сильнейшая рука неофициального правителя города, его боялись не меньше, чем того единственного, кого он называл хозяином. Если Кардинала окружал ореол мифа, то Форд Тассо слыл легендой.
Я рассматривал его в скользящем янтарном свете уличных фонарей. Мужчина в летах, где-то под шестьдесят. Рослый, шесть футов два дюйма, грузный, как медведь. Густые, черные как смоль волосы. Баки — дань эпохе диско, тонкие усы. Лицо холодное и суровое. Дышит мерно, ровно. Черный костюм, белая сорочка, золотые запонки, кольца и цепи. Мертвые глаза.
Этот человек вместе с Кардиналом вот уже тридцать лет правил городом, убивая и закатывая в асфальт всех, кто вставал ему поперек дороги. Облик вполне соответствовал легендам. При виде его на ум приходили два слова: «холодный» и «кровавый», — но с языка я им, разумеется, сорваться не дал. Когда-то, в молодости, у Тассо было прозвище — Ящерица. Оно ему не нравилось. Последнего, кто позволил себе сострить на эту тему, нашли мертвым пару дней спустя, с выпотрошенным брюхом, набитым змеями и игуанами. С тех пор Тассо называли строго по имени-фамилии.
Меня привезли во Дворец. Сердце города. Здесь живет и работает Кардинал. Самое безопасное место в мире — для приглашенных. Погибель — для безумца, который рискнет сунуться без спроса. Винсент высадил нас у самого входа, и Форд, шагнув на тротуар, отпустил подручного.
— Еще понадоблюсь сегодня? — спросил тот.
— Нет. Но завтра с утра жду тебя в «Шанкаре». Дел будет много.
— Когда их было мало? — пробурчал Винсент, захлопывая дверь, и, взвизгнув шинами, автомобиль умчался, оставив запах паленой резины.
Я поднял глаза, рассматривая огромное здание. Видеть я его, конечно, уже видел, но ни разу так близко. Оно было старинным, со всякими завитушками и прибамбасами — раздолье для архитектора, кошмар для строителя. Огромные окна, цоколь из красного кирпича, выше — грубый песчаник. Похоже на перестроенную церковь, но я-то знал, что все окна бронированные и оборудованы камерами наблюдения. Каждый этаж защищен самой дорогой сигнализацией. Повсюду вооруженная охрана, готовая пристрелить незваного гостя в любое время дня и ночи. Это здание — неприступная крепость. Ходили слухи, что глубоко внизу имеется даже ядерный бункер, укомплектованный в расчете на сто лет.
У массивных парадных дверей стояли два привратника, одетых в красные тужурки, форменные кепки и перчатки. Безобидные и дружелюбные. Пять вооруженных охранников с каждой стороны, впрочем, отличались гораздо меньшим дружелюбием. Это были гвардейцы — личная армия Кардинала. У него ушло немало времени, чтобы получить от правительства зеленый свет на формирование и вооружение собственной гвардии. Половину городских властей он купил, другую пришлось перебить. Полиция устраивала гражданские демонстрации и марши протеста. Это напоминало войну.
Кардинал желал иметь собственную официально признанную армию. Все остальные — что вполне логично — его рвения не разделяли. В конце концов Кардинал, как всегда, победил, и в городе появилась гвардия. Числом в пять сотен, но число это постоянно росло. Сперва главнокомандующим был Форд Тассо, однако потом он занялся более масштабными вещами.
В вестибюле на равном расстоянии друг от друга стояли другие гвардейцы, готовые при малейшем подозрении моментально открыть огонь. Я их нервировать не собирался.
Первый этаж являл собой мраморно-изразцовое царство, где эхом гулял перестук каблуков. Но это только первый этаж, дальше везде были ковры. Персидские, индийские — слава о них шла по всему городу. Начиная со второго этажа они устилали полы целиком, до последнего дюйма, даже на лестницах и в туалетах.
Любая обувь на этих этажах объявлялась вне закона. Все служащие и посетители, прежде чем подняться наверх, обязаны были разуться и сдать обувь на хранение у одного из шести регистрационных столов в вестибюле. Все, без исключений. Можно босиком, можно в носках, остальное запрещено, даже шлепанцы. И боже упаси вас от вонючих ног — как минимум один случай ампутации в городе уже был известен. Кардинал отличался на редкость чувствительным обонянием и не допускал осквернения своей святая святых неприятными запахами.
