— Боль не научит тебя ничему новому. Попей таблетки первые несколько дней, хотя бы до тех пор, когда ты сможешь передвигаться, не чувствуя при этом, что в лодыжку тебе впивается тысяча кинжалов. — Дерри промолчал. — Обещаешь?
— Эй! — Мягкий тенор Дерри удивительно не соответствовал его широким плечам. — У меня все нормально, Энджи. Правда, все нормально.
— Единственное, что тут на самом деле правда, так это то, что ты ужасно бледный, — возразила Энджел.
Дерри улыбнулся и крепче прижал ее к себе.
— Все нормально, — повторил он, — или будет все нормально, как только приму ванну.
Несмотря на волнение, Энджел не могла не улыбнуться.
— Дело только за этим?
— Да.
Она оглянулась в поисках костылей, подняла их и, обхватив Дерри, попробовала приподнять его.
— Давай, давай, бревно ты мое, — бормотала Энджел, — употреби свои мышцы на что-то иное, а не только на то, чтобы произвести впечатление на хорошеньких туристок.
Хок не сразу понял, что Энджел собирается поднять Дерри на ноги. Рядом с его внушительной фигурой она выглядела невообразимо хрупкой, и все же, прежде чем Хок успел вмешаться, она уже тянула Дерри вверх.
Хок мгновенно подбежал к ним, принимая на себя тяжесть тела больного.
— Что, черт возьми, ты собираешься делать?
— Помочь Дерри дойти до ванны.
Энджел удивила сила Хока — он без видимого труда поднял Дерри с шезлонга.
— Спасибо, — с улыбкой сказала она Хоку. — Когда ты на костылях, труднее всего встать, остальные движения доставляют не так много хлопот.
Энджел подала Дерри его костыли:
— Готов?
— Я был готов несколько часов назад, только не хотелось прикладывать усилия и вставать.
— Надо было давным-давно позвонить мне.
— О черт, Энджи, я могу и сам позаботиться о себе, к тому же не хотелось, чтобы ты уходила с выставки. — Дерри перевел взгляд на Хока, затем вновь на Энджел. — До сих пор не уверен, что поступил правильно, я же знаю, что для тебя значит твое искусство.
— Будут другие выставки, — сказала Энджел, подсовывая костыли Дерри под мышки, — а ты у меня единственный.
Хок с невольным восхищением следил за Энджел.
«Она все делает правильно, — думал он. — Эти заботливые жесты, взволнованные взгляды, решительная улыбка… Безупречная картина любви».
Хок и сам бы поверил в ее чувства к Дерри, если бы она не растаяла от первого же его прикосновения в продымленном баре. Энджел не любила Дерри, никого она не любила, просто отлично играла свою роль!
Впрочем, он тоже хороший актер.
Это стало неотъемлемой частью погони и охоты. Хок изображал из себя все то, что его жертва хотела в нем видеть, до тех пор пока надобность в этом не отпадала.
Энджел шла рядом с Дерри, стараясь не касаться его, хотя ей страстно хотелось убедиться, что он говорит ей правду.
Сначала движения Дерри были очень скованными, затем он стал передвигаться уверенней.
— Ты не часто пользовался костылями?
Дерри молча покачал головой, боясь открыть рот. Он знал, что боль, которая сейчас накатывала волнами от лодыжки вверх, изменит тембр его голоса и Энджел сразу догадается, насколько сильно пострадала его нога.
— Где болеутоляющие таблетки?
Дерри глубоко вздохнул:
— Ты же не пила их три года назад.
— Неправда, сначала пила: слишком много и слишком часто. У тебя другой случай, Дерри, да и ты сам другой. Выпей одну таблетку, пожалуйста. Я буду рядом, и если боишься, что у тебя перепутаются мысли и ты забудешь, какой нынче год, я сообщу тебе.
Энджел взглянула на Дерри своими огромными встревоженными глазами. Он было запротестовал, но затем обмяк на костылях, не в силах ей перечить.
— Откуда ты знаешь, чего я боюсь?
— Вспомни, что я сама пережила это.
Энджел привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Дерри улыбнулся и закрыл глаза.
— Хорошо, что ты вернулась домой, — тихо сказал он. — Таблетки в шкафу на кухне.
— Тебе нужна помощь в ванной? — спросила Энджел, направляясь на кухню.
— Если застряну, обязательно позову тебя, — криво усмехаясь, ответил Дерри. — Почти как в старые добрые времена, верно?
Энджел рассмеялась и покачала головой:
— Да уж, веселые воспоминания.
Улыбаясь, Дерри поковылял в сторону ванной.
— Осторожней, в коридоре плитка неплотно держится, — крикнула ему вслед Энджел.
— Знаю, знаю, я жил здесь намного дольше, чем ты.
Хок последовал за Энджел в кухню. Она достала из шкафчика таблетки и налила в стакан воды, затем повернулась и испуганно вскрикнула: Хок стоял почти вплотную к ней.
— Ты живешь вместе с Дерри?
— Только летом. — Энджел отодвинула стакан, чтобы не мешал, пока она будет вскрывать флакон с лекарством. — Остальную часть года я живу в Сиэтле, но, как только удается, приезжаю сюда, чаще всего на Рождество.
Энджел на мгновение замерла, вспомнив первое Рождество после гибели ее родителей и Гранта. Тот праздник был худшим временем ее жизни, когда на нее безжалостно навалились горе, воспоминания, гнев.
Они с Дерри провели конец года вдвоем, зная, что рождественские гимны и подарки вызовут у них слезы, а не улыбки и что они поймут друг друга.
Под побелевшими пальцами Энджел с флакона слетела крышка и упала на пол.
Быстрым и ловким движением Хок поднял крышку. Он заметил выражение страдания на лице Энджел и гадал, что за этим кроется.
«Не притворство ли это? Или она нашла мою ахиллесову пяту там, где другие женщины терпели поражение?
Неужели она каким-то образом почувствовала, что более всего на свете я уважаю способность вновь подняться из той ямы, куда тебя забросила жизнь?»
— Спасибо, — сдержанно поблагодарила Энджел, беря крышку флакона из рук Хока.
— Ты давно живешь с Дерри?
— Три года.
Энджел вытрясла на ладонь одну таблетку.
— Летом и во время праздников, — равнодушным тоном добавил Хок.
Что-то в его голосе заставило Энджел резко поднять голову, и ее длинные светлые волосы шелковистой волной взметнулись на груди.
— Разве Дерри не говорил тебе? Мы же выросли вместе.
— Да, он рассказывал. Очень удобно.
Энджел пожала плечами:
— Наши семьи каждое лето проводили рядом, а отцы наши были близки, как братья.
— Но все же большую часть года ты все равно живешь в Сиэтле?
