Книга Записки фаворитки Его Высочества - Ольга Куно

Из ванной комнаты я вышла несколько разочарованная, поскольку никакого шпиона там не застала. В течение нескольких секунд принц критически разглядывал мое плохо отмытое лицо (макияж оказался на редкость добротным и сниматься при помощи обыкновенной подогретой воды не желал категорически). Потом, видимо, решил, что лучше уже не станет и придется иметь дело с тем, что есть, и, поджав губы, сделал знак следовать за ним. Сидеть на краешке кровати, по счастью, не пришлось: в дальнем углу комнаты обнаружились еще один низкий столик и два вполне удобных стула.

Принц молчал, предоставляя начало разговора мне. Возможно, он считал, что уже сказал все, что нужно, а может, хотел проверить, какие именно вопросы я стану задавать. Даже если и так, проверки я не пугалась. Я ведь отнюдь не просилась на эту работу. А вот вопросов действительно много.

— Сколько было покушений? — осведомилась я, усаживаясь поудобнее. Разговор предстоял долгий.

— Одно.

Должно быть, разочарование слишком явственно читалось у меня на лице, поскольку Рауль с усмешкой добавил:

— По-твоему, следовало дать убийце еще несколько шансов и только после того, как он бы их упустил, приступить к расследованию?

Логично. Вообще, одна попытка убийства — это, конечно, очень мало… если убить пытаются не тебя, а кого-то другого.

— Но вы вполне уверены, что это было именно покушение? — уточнила я. — А не случайное стечение обстоятельств?

— Я, разумеется, мог бы предположить, что сахар и цианистый калий хранятся на одной и той же полке и кухарка просто перепутала банки, — отозвался принц. — Если только ты объяснишь мне, для чего надо было добавлять сахар в вино.

— Стало быть, отравление. Но, как я понимаю, это вино, так неудачно подслащенное, вы не выпили?

— Как ты догадалась? — фыркнул он. — Нет. Его выпил слуга. Вообще-то в его обязанности входило только принести бутылку и налить вино в бокал. Дегустация была его собственной инициативой. Видимо, ему захотелось попробовать, что пьют наследники престола. Если бы его поймали за этим занятием, он бы всего-навсего был уволен, ну в крайнем случае получил бы несколько плетей. Но его не поймали, и за нарушение субординации он заплатил непропорционально высокую цену.

— Вино предназначалось именно вам?

— Да.

— Только вам? — продолжала допытываться я.

Рауль уверенно кивнул.

— Понятно.

Эту проблему я знала, как решить; во всяком случае, могла свести риск отравления к минимуму. Идем дальше.

— У кого была возможность подсыпать яд в ту бутылку?

— У кого угодно.

Я нахмурилась. Это уже хуже.

— Никаких ограничений?

Он пожал плечами:

— Кто угодно из тех, кто находился в тот день во дворце. Это несколько сотен человек. Ясное дело, с легкостью этого не смог бы сделать никто. Но при достаточной доле изобретательности и минимальном везении… — Принц развел руками.

Хорошо, в таком случае подойдем к вопросу с другой стороны.

— Есть кто-нибудь, кто вас ненавидит?

Рауль посмотрел на меня как на ненормальную.

— Меня ненавидит огромное число людей, — отчетливо произнес он. — От крестьянина, которому нечем платить налоги, до дворянина, который считает, что государство задолжало ему пару новеньких замков. Но для того чтобы идти на убийство и государственную измену, одной ненависти недостаточно.

— Понимаю, — кивнула я. — Сформулируем иначе: кто заинтересован в вашей смерти?

— Наиболее заинтересованных трое. — Было заметно, что принц успел тщательно обдумать этот вопрос.

— Те, кто может претендовать на престол? — предположила я.

— Именно. Сейчас наиболее удобный момент для захвата власти. Как тебе известно, по древнему правилу, надо признать, весьма досадному, между смертью короля и коронацией его преемника должно пройти как минимум тридцать дней. Обычно в этот период борьба за престол разгорается с недюжинной силой. За последнее столетие у нас в королевстве трижды наступали смутные времена. Всякий раз они начинались именно во время таких вот одномесячных передышек.

— Почему? — Я непонимающе передернула плечами. — Захватить власть можно в любое время. Какое имеет значение, проведена коронация или же она назначена на следующую неделю?

— Разве это не очевидно?

— Мне — нет, — категорично ответила я, ничуть не смущенная собственным невежеством. Предупреждала ведь: я ничего не понимаю в политике.

— Одно дело — попытка расправиться с наследником, еще не вступившим в свои права, — принялся объяснять принц, — и совсем другое — покушение на законного короля и государственная измена. Последнее — значительно более тяжкое преступление и в случае неудачи чревато более серьезными последствиями. К тому же в отсутствие действующего короля гораздо сложнее определить, кто именно является следующим на очереди, что создает особенно благодатную почву для дворцовых переворотов. Если принц умирает прежде, чем истекли тридцать дней, кому должен достаться трон? Следующему наследнику покойного короля или наследнику того, кто не дожил до коронации?

— Разве наследник не один и тот же в обоих случаях?

— Не всегда. Простой пример: если бы у меня были сын и младший брат, то моим наследником стал бы, разумеется, сын. А следующим на очереди наследником моего деда после меня был бы мой брат, его младший внук. Ну а в действительности расклад намного более сложный.

— Давайте с этого места поподробнее. Как я понимаю, вероятных наследников трое?

— Именно так. Во-первых, Мелинда, моя сестра и, соответственно, ближайшая родственница. Если сосредоточиться на родственных связях, именно она — главная претендентка на престол после меня. Но то, что она — женщина, несколько понижает ее шансы. А это делает наших более далеких родственников возможными кандидатами. Один из них — Гектор Вилстон, племянник моего деда. Этот на корону заглядывается давно и вполне мог решить, что более подходящего момента у него не будет.

— Родная сестра, двоюродный дядя. Я смотрю, вы высокого мнения о своих родственниках. А что, если вы к ним несправедливы?

— Лучше быть несправедливым, чем мертвым, — отрезал Рауль.

— А кто третий?

— Роберт Таффорд, внучатый племянник Эдварда по линии сестры.

— Погодите, но он же еще совсем ребенок?

— Ему девять лет.

— Вы это несерьезно, — помотала головой я.