Игнацио было неуютно выслушивать благодарности старика при каждой встрече, вот и в тот раз он возразил:
— Через двадцать лет ваши инструменты будут стоить намного дороже, чем я сейчас за них плачу.
— Вы правы в том, синьор граф, что цены на инструменты сейчас неоправданно низкие, — отвечал Гваданьини, разгибаясь, как вспомнилось теперь Коцио, с совсем не стариковским изяществом. — Да и возраст хорошей скрипке всегда на пользу. Но раз уж вы заговорили о будущих ценах, я как раз хотел бы кое-что с вами обсудить. Вы ведь купили никак не меньше трех десятков моих инструментов. Это уже коллекция, но несколько однобокая. Вы даже не представляете, синьор граф, как мне лестна эта однобокость, но в благодарность за вашу щедрость я хотел бы помочь вам ее исправить.
Коцио не сразу поверил своим ушам.
— Вы хотите порекомендовать мне ваших конкурентов, синьор Гваданьини? Значит, ваши дела пошли на поправку?
— О, синьор граф, тот, кого я собираюсь вам рекомендовать, не вполне конкурент, — возразил старик. — Он умер сорок лет назад. Вы наверняка даже слышали его имя — он известный мастер. Антонио Страдивари из Кремоны.
— Да, я слышал о нем как о великом мастере. Все-таки я не такой уж невежда, — улыбнулся Игнацио. — Он, кажется, был учеником Николо Амати?
— Кажется, только в своих мечтах, — покачал головой лютьер. — Я ведь из Пьяченцы, а оттуда до Кремоны совсем недалеко. В пору моей молодости, когда Страдивари еще работал, в Кремоне говорили про зажиточного человека — «богат, как Страдивари». Все хорошие заказы доставались ему — и от королевских дворов, и от богатых любителей, таких, как вы, синьор граф. Так что другим мастерам тогда в Кремоне, да и в Брешии и Пьяченце, делать было почти нечего, многие разъехались по другим городам искать клиентов. Ну и, как вы можете себе представить, большой любви к синьору Страдивари никто из нас не испытывал. И говорили о нем всякое. Мой тезка, синьор Гварнери, — а его отец как раз учился у великого Амати, — рассказывал, что Страдивари был самозванец.
— Самозванец?
— Насколько я помню рассказ синьора Гварнери, дело было так. Антонио Страдивари работал на мебельщика, синьора Пескароли. Даже квартировал у него в доме, и, хотя был очень молод, Пескароли очень ценил его как резчика и инкрустатора. Как-то раз синьор Амати получил заказ на богато изукрашенные инструменты от одного герцога. И мебельщик одолжил ему своего ученика, чтобы выполнить этот заказ. А через некоторое время синьор Амати увидел скрипку с ярлыком «Antonius Stradivarius Cremonensis Alumnus Nicolaii Amati», страшно разгневался, пошел в дом к синьору Пескароли и потребовал, чтобы это безобразие прекратилось. И что никакой этот Страдивари не его ученик, а столяр, и если нахватался чего в мастерской, так наверняка все понял неправильно. Ну, Страдивари напечатал новые ярлыки и продолжал себе делать скрипки. И, честное слово, будь он и в самом деле учеником синьора Амати, то не посрамил бы учителя.
— Однако он смошенничал! Это роняет его в моих глазах, — поморщился Коцио, воспитанный в правилах офицерской чести.
— Э, дорогой мой синьор граф, я ведь не говорю, что и сам синьор Гварнери рассказывал правду. Страдивари многие завидовали, и было за что. А говорили всякое — даже, что он продал душу дьяволу. Потому что все делали примерно одно и то же, а деньги текли только к нему. Никто не понимал, что особенного в его скрипках, — ну да, инкрустацию никто другой так делать не умел, но ведь к звуку она никакого отношения не имеет. Другие мастера не хотели в этом признаваться, но инструменты синьора Страдивари звучали по-особенному, сочнее, богаче. И лютьеры в Кремоне, Брешии, Пьяченце старались ему подражать — когда он вдруг стал делать скрипки более плоскими, чем у синьора Амати, или когда стал использовать красноватый лак вместо желтого. Но ни у кого не получалось добиться такого же звука. Я знаю только одного мастера, чьи инструменты звучат лучше, и он, кажется, считал, что синьор Страдивари одержим бесом. Сын Джованни Батиста Гварнери, Джузеппе, — он был старше меня всего на двенадцать лет, но рано умер. Он даже на своих ярлыках печатал Святое Имя, будто соревновался не с синьором Антонио, а с самим сатаной. Если так, Господь выиграл состязание по звуку, но дьявол взял свое в цене. У Гварнери скрипки выходили неказистые — в столярном деле Страдивари не было равных. Только настоящие ценители понимают, как хорош был Джузеппе.
— Так, может быть, как раз его скрипки мне лучше поискать для коллекции? Если они звучат лучше всех? — Игнацио не мог даже припомнить, слышал ли он когда-нибудь имя Гварнери.
— Их, синьор граф, именно что придется искать. Джузеппе продавал их за бесценок, и кто знает, у кого они теперь… Другое дело — инструменты синьора Страдивари. Я как раз хотел вам об этом рассказать. Вы сейчас можете разом купить больше десятка скрипок его работы. Я узнал, что младший сын синьора Антонио, Паоло, хочет избавиться разом от всех скрипок, которые достались ему в наследство. А еще у него сохранились все лекала и инструменты, которыми пользовался синьор Антонио, и с ними он тоже готов расстаться за небольшую цену.
— Ему не нужны лекала самого великого мастера в Кремоне? Он считает себя выше отца?
— Он не лютьер, синьор граф. Он торговец тканями. Свое ремесло синьор Антонио пытался передать двум другим сыновьям — Франческо и Омобоно. Но, во-первых, он очень строго за ними присматривал и, я слышал, до самой смерти все переделывал за ними, потому что считал их бездарями. А прожил-то синьор Антонио долго, почти девяносто пять лет. А во-вторых, и Омобоно, и Франческо недавно умерли, и все досталось Паоло — а ему ни к чему эти деревяшки и железки. И готовые скрипки, которые отец сделал впрок, на черный день, тоже ни к чему — торговля у него идет неплохо.
— И что же, у Страдивари не было учеников?
— Нет, синьор граф. Если бы я верил во всякие россказни, я бы вам сказал, что дар, исходящий от дьявола, нельзя никому передать, потому что достался он тебе в обмен на душу. И что ровно поэтому из сыновей синьора Страдивари не вышло хороших мастеров. Но на самом деле в Кремоне никогда не было принято обучать кого-то, кроме сыновей. Синьор Амати был исключением из правила. Говорят, он стал брать учеников, потому что в то время чума и война выкосили мастеров, и с одними сыновьями он не справился бы со всеми заказами. С тех пор его дорогой никто не пошел.
— Хм. Итак, синьор Гваданьини, вы советуете мне купить все, что осталось у этого Паоло Страдивари?
— Да, синьор граф. Раз уж вы начали собирать коллекцию инструментов, лучшей основы, чем эта, для нее не найти. Мне немного страшно давать вам этот совет — вдруг, начав собирать старые кремонские скрипки, вы охладеете к моей работе. Но я желаю вам только добра, ведь вы пришли мне на помощь в трудное для меня время.
Нетерпеливо заверяя Гваданьини в постоянстве своей дружбы, Коцио уже знал, что принял решение, и прикидывал, как ему устроить сделку, не спугнув Паоло и не дав ему возможности взвинтить цену до небес. Тут-то он и вспомнил про торговца мануфактурой Бриатту: наверняка тот сумеет найти общий язык с собратом по цеху, внушить ему доверие и хорошо сторговаться о наследстве Страдивари.
