один из мешков с рисом, которые Камбар привез сегодня днем.
Я по одной спускаю девочек в желоб. Воняет оттуда чертовски отвратительно.
Бомбист морщит нос:
– Я не хочу туда лезть.
Я слышу шум и крики наверху. Похоже, кто-то обнаружил тело Нура.
– Что ж, оставайся и попытай удачу.
Подняв винтовку повыше, чтобы она не испачкалась, я спрыгиваю в желоб.
Я скольжу по темному вонючему стоку, изо всех сил надеясь, что он нигде не сужается. Есть ли что-нибудь хуже, чем застрять в этом отвратительном месте, словно пробка в бутылке. К счастью, я скольжу до самого конца.
– Осторожно! – кричу я девочкам, не желая свалиться кому-то из них на голову.
Теперь их одежда грязная, в пятнах жира и протухшей пищи. Я хватаю за руку самую младшую и велю остальным: «Идем!»
Бомбист хватает за руки еще двоих, и мы бежим по бесплодной земле, молясь, чтобы темнота и редкие кусты скрыли нас. Хорошо, что девочки так перепачкались – это помогает приглушить яркую белизну их носков и блузок.
Я слышу за спиной звуки волнений. Повстанцы бегают и кричат, обыскивая лагерь, но теперь, со смертью лидера, им недостает организованности.
Я пытаюсь бежать изо всех сил, но девочки не отличаются быстротой. Они ковыляют за нами, босые и окоченевшие от долгого сидения в той комнате. Должно быть, они ничего не ели.
– Нам придется их бросить, – резко кричит мне Бомбист. – Мы должны быть на месте через сорок одну минуту – или вертолет улетит без нас!
– Мы их не оставим! – рычу я.
В лагере сейчас творится хаос, но вскоре солдаты смогут реорганизоваться. Они бросятся к своим джипам и прожекторам, чтобы найти нас.
Присев на корточки, я жестом приглашаю самую крупную девочку забраться мне на спину. Я хватаю еще двух девочек и сажаю их на бедра.
– Ты с ума сошел? – говорит Бомбист.
– Хватай этих двоих, или я пристрелю тебя на хрен! – кричу я ему.
Бомбист качает головой, его мясистое лицо налилось от гнева, однако он подхватывает девочек. Мой напарник сложен как лайнбекер,[8] так что я знаю, что он спокойно может вынести парочку дополнительных фунтов веса.
Мы начинаем бежать по пересеченной местности, пока девочки цепляются за нас своими тощими руками и ногами.
Хоть они и малы, на мне, должно быть, висит больше сотни фунтов. Понятия не имею, сколько весят дети, мать их, но эти трое словно становятся тяжелее с каждой минутой.
Пот течет с меня градом, отчего девочкам становится труднее держаться. Бомбист пыхтит и отдувается, как бегемот, у него даже нет сил ныть.
Мы бежим до тех пор, пока мои легкие и ноги не начинают пылать.
– Еще две мили, – выдыхает Бомбист.
Черт.
Каждый шаг отзывается болью в спине. Мои руки онемели, пытаясь удержать девочек. Я боюсь, что сейчас упаду в обморок и уже не смогу подняться.
Я пытаюсь представить, будто вернулся на курсы молодого бойца, когда нам приходилось бежать по десять миль, неся на спине рюкзак весом в сорок фунтов, а я еще не привык напрягать свое тело и не знал, как долго это все может продолжаться.
Я вспоминаю своего первого инструктора по строевой подготовке, сержанта Прайса.
Я представляю, как он бежит подле меня, покрикивая и даже и не думая сбавлять темп: «ЕСЛИ ТЫ ЗАМЕДЛИШЬСЯ ХОТЬ НА СЕКУНДУ, РЯДОВОЙ, Я ХОРОШЕНЬКО ПНУ ТЕБЯ ПОД ЯЙЦА, И ТЫ ЗАПОЕШЬ КАК ГРЕБАНАЯ МАРАЙЯ КЭРИ!»
Прайс умел мотивировать.
Наконец, когда мне уже действительно кажется, что я не смогу ступить ни шагу, я слышу гул вертолета. У меня открывается второе дыхание.
– Почти на месте! – кричу я Бомбисту.
Он молча кивает, пот градом катится с его лица.
Последнюю часть пути приходится бежать в гору. Я тащу этих девочек вверх по склону, словно Сэмуайз Гэмджи, несущий Фродо к вулкану. Это одновременно лучший и худший момент в моей жизни.
Я по одной поднимаю их в вертолет, размышляя над тем, как бы мне, черт возьми, выяснить, откуда они, чтобы вернуть домой.
– Вертолет не рассчитан на лишний вес! – рявкает пилот.
– Тогда выкини что-нибудь, – говорю я.
Я нес этих детей не для того, чтобы бросить их здесь.
Пилот выбрасывает аптечку и еще пару коробок с припасами. Надеюсь, ничего слишком дорогого – чего доброго, мне еще придется это оплачивать.
Как только мы с Бомбистом забираемся внутрь, вертолет поднимается в воздух. Девочки сжались на полу, вцепившись друг в дружку, боясь полета больше, чем чего-либо за весь побег. Лишь одна из них набралась смелости, чтобы выглянуть в открытую дверь и увидеть, как уменьшается под нами темная пустыня.
Девочка переводит взгляд на меня, и ее большие глаза сияют на маленьком круглом личике.
– Птица, – произносит она по-английски, обращаясь ко мне. Девочка соединяет большие пальцы и растопыривает оставшиеся, словно крылья.
– Да, – хмыкаю я. – Ты теперь как птица.
Когда мы летим над озером Чад, мой телефон вибрирует в кармане.
Я достаю его, удивляясь, что здесь вообще ловит связь.
Еще больше меня удивляет имя Данте на экране. Последний раз, когда он мне звонил, это кончилось для меня дыркой в боку. Теперь это самый неприятный из моих шрамов.
И все же я отвечаю:
– Двойка. Надеюсь, речь не о еще одной услуге?
– Ну… – смеется Данте в ответ.
Раньше Двойка особо не смеялся. Кажется, он делает это чаще с тех пор, как к нему вернулась его девчонка.
Кстати, о девчонках…
– Дай угадаю, – говорю я. – Ты звонишь мне, потому что Риона хочет получить мой номер. Все в порядке – я понимаю. Сексуальное напряжение между нами можно было резать ножом.
– Что ж, она не выплеснула напиток тебе в лицо, что, судя по твоему обычному общению с женщинами, можно считать большим успехом…
Я хмыкаю. Мы только однажды встречались с Рионой Гриффин, но она произвела на меня впечатление. Не часто встречаешь таких потрясающих женщин. Ну а то, что она заносчива, неприступна и на дух меня не переносит, лишь добавляет перцу.
– Так чего ты звонишь на самом деле? – спрашиваю я Данте.
– Это действительно из-за Рионы, – говорит он. – Но не совсем то, что ты думаешь…
Риона
Моему брату Кэлламу требуется меньше десяти минут, чтобы добраться до моего дома. Он прибыл как раз вовремя, чтобы спасти меня из квартиры, принадлежащей Гринвудам. Мистер Гринвуд начинал слишком яростно настаивать на том, чтобы вызвать полицию, а миссис Гринвуд выражала нетерпение –
