— Понимаю. Если вы заняты или вам сейчас неудобно, я могу уйти…
— Нет.
Да что это с ним? Он открыл рот, чтобы сказать «да». Да, ему ужасно неудобно сейчас с ней встречаться. Да, он хотел, чтобы она ушла.
Но его подсознание тут же отмахнулось от этих мыслей, и слова сами собой слетели с языка:
— Нет, что вы, проходите.
Ему показалось, что голос выдает его. Выдает то чувство нерешительности, которое овладело им, когда он увидел ее снова. Выдает волнение тех бессонных ночей, которые он пережил, после того как покинул замок Медрано.
Он ушел, но оказался не в состоянии забыть о ней. Она слишком часто вспоминалась ему в эти дни и мучила ночами. Ее прекрасное лицо, высокая, стройная фигура, длинные черные волосы наполняли его мечты. И постоянно преследовали эротические фантазии, связанные с ней. Рамон то и дело представлял их вместе в постели и грезил о ее теплой шелковистой коже и ее губах.
— Нет, что вы! — произнес он снова, обращаясь к самому себе. И поспешно добавил: — Мне сейчас как раз очень удобно. Проходите.
Запах ее духов, смешанный с легким запахом кожи, сулил ему погибель. Рамон быстро сглотнул и постарался переключиться на что-нибудь другое. Он надеялся, что его гостья быстро объяснит, с какой целью она пришла, и уйдет.
Рамон сделал большой глоток вина, пытаясь охладить растущий жар тела.
— Вы будете что-нибудь пить? — вспомнил он вдруг правила хорошего тона.
— Да, спасибо.
В голосе Эстреллы прозвучала благодарность, словно он спас ей жизнь. Почему она пришла? — спрашивал себя Рамон. Что случилось такого важного, что она преодолела свою неприязнь к нему и появилась у него дома? И сколько еще они будут вести вежливые беседы, прежде чем она объяснит свое появление?
— Красное вино подойдет?
— Это было бы прекрасно.
— Я принесу вам бокал.
К его ужасу она пошла за ним на кухню, где он надеялся собраться с мыслями.
Белая футболка повторяла очертания ее груди и не скрывала стройность талии. А плотно сидящие джинсы соблазняли гораздо больше, чем юбка. Длинные блестящие волосы были собраны в высокий конский хвост. Легкий макияж подчеркивал длину ресниц и привлекательность губ.
Запах дорогих духов витал в воздухе, он чувствовал это каждый раз, делая вдох.
Держа бокал с вином в руке, Рамон провел гостью в гостиную и усадил в большое кожаное кресло цвета карамели. Сам же остался стоять, опираясь на резную деревянную каминную полку.
— Чем обязан такой чести? — спросил он, поняв, что она не собирается нарушать неловкую паузу. — Насколько я понимаю, причина есть. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы просто узнать, как я живу?
— О нет, совсем нет.
— Тогда, может, вы объясните, в чем чело?
Как мне ответить на этот вопрос? — спрашивала себя Эстрелла. Ее затея казалась невозможной и в то же время необходимой. Но когда дверь открылась, и она снова встретилась с Рамоном лицом к лицу, от ее уверенности не осталось и следа, как будто случилось землетрясение, и под ее ногами разверзлась пропасть.
Эстрелла забыла, каким высоким и импозантным он был. И хотя она готовилась к своему визиту, увидев его, смутилась, и сомнения тут же закрались к ней в душу. Он явно только что вернулся из офиса и был одет в серебристо-серую рубашку и безупречно сшитый костюм.
Взглянув на него только один раз, Эстрелла почувствовала, что у нее пересохло в горле.
— Итак? — снова осведомился Рамон. — Почему вы здесь?
— Я… я хотела поговорить с вами.
— О чем — еще одно предложение руки и сердца?
У Эстреллы перехватило дыхание.
— Я… — начала она, но ее голос дрогнул.
Даже глоток вина не помог ей справиться с волнением.
— Что случилось, донья Медрано? Неужели вас прислал ваш отец, чтобы попытаться переубедить меня? Или вы не сказали ему, что получили отказ от мужчины, и он хочет знать мой ответ?
Эстрелла внутренне вздрогнула от его сарказма.
— Мой отец не знает, что я здесь.
Рамон удивился. Его глаза широко открылись, но он тут же взял себя в руки.
— Не знает? И где же вы находитесь, по его мнению?
— У друзей. Я сказала, что пойду навестить старого школьного друга.
— А если ему станет известно, что «старый школьный друг» это я?
— Ммм…
Это все, что она смогла из себя выдавить.
Надо сыграть на его интересе к цели моего визита, сказала себе Эстрелла. Если она разожжет его любопытство, он вряд ли попросит ее уйти, пока она не объяснится. Когда Эстрелла решила к нему приехать, она даже не знала, пустит ли он ее на порог, и была готова к тому, что он не позволит ей войти без объяснений. Или захлопнет дверь перед ее носом, так что у нее даже не будет шанса ничего объяснить. То, что она удостоилась такого приема, уже прогресс.
— Это становится совсем интересным. Вы не только нарушили данное вами слово, когда поклялись, что больше никогда в жизни не захотите меня видеть, но и обманули отца. Это разжигает мое любопытство. Почему этот визит столь важен для вас?
Сейчас или никогда! Эстрелла выпила еще немного вина. Идея придти к Рамону домой показалась, в ночной темноте ее комнаты в замке, замечательным решением. Но здесь, при дневном свете, в обставленной со вкусом квартире Рамона, рядом с ним самим, уверенность покинула ее. И дерзость, которая привела ее сюда, быстро исчезла.
Впрочем, Эстрелла предполагала и такой вариант встречи. Она начнет, а там посмотрит, что будет. Если его настроение изменится, она сможет просто уйти. Надо только не спешить, делая по одному шажку, будто пробуя воду.
Эта мысль вернула ей немного храбрости, и ее голос зазвучал вполне уверенно, когда она ответила Рамону:
— Я пришла, чтобы принести свои извинения.
Рамон удивился. Этого он, похоже, ожидал меньше всего. Он замер с бокалом, поднесенным ко рту, и пристально посмотрел на нее. Его холодные серые глаза встретились с ее неуверенными карими. Затем он покачал головой.
— Я вас правильно расслышал? — спросил он. Ї Мне показалось, будто вы сказали…
— Что я пришла извиниться. Вы не ослышались.
Рамон не поверил ей. Взгляд, который он бросил на нее, был откровенно скептическим.
— Извиниться за что?
Хрупкое самообладание Эстреллы мигом исчезло.
— За поведение моего отца… и мое в тот день, когда вы пришли в наш замок. Нам не следовало так себя вести, я до сих пор переживаю.
Она пристально посмотрела на него в надежде увидеть, что он все понял. Но выражение его лица оставалось непроницаемым, а взгляд — суровым.
