подчеркивают исследователи, современники наряду с бедствиями внешними отмечают в этот период бедствия также внутренние — «непокорность народа»[58]. В труде Киракоса Гандзакеци тоже можно найти отзвуки народных волнений. Но если о бедствиях страны в связи с нашествием кочевников Киракос Гандзакеци говорит открыто и громко, рассказывает о трагической судьбе армянского народа в традиционной форме плача, то в главах, посвященных внутренним волнениям, его голос звучит сдержаннее и глуше, факты описываются суше, события и лица клеймятся с позиции официального представителя церкви. Одна из глав «Истории Армении» называется «О Давиде-обольстителе». Главу Киракос Гандзакеци начинает предсказанием конца света, в связи с чем, как он говорит, умножаются предтечи антихристовы, а также предзнаменования и всякие чудеса. Затем он приводит, причем с чужих слов, примеры этих чудес, имевших место в 1250 г. И уже после этого рассказывает: «Но вот что действительно случилось, так это то, что в тот год явился какой-то заблудший по имени Давид, движимый... бесовскими духами» (стр. 198).
Затем следует история Давида, мельника из селения Тцар, близ оз. Севан. В свое время движение, связанное с его именем, взволновало многих его современников. Из описания Киракоса, где переплетаются рассказы об авантюрных устремлениях Давида и невежестве окружающего населения и, что важнее, явственно чувствуется готовность народа откликнуться на любое проявление протеста против существующих порядков, все же довольно четко прослеживается история этого волнения.
Даже по изложению Киракоса Гандзакеци видно, что волнения в районе Севана приняли довольно широкий размах. Именно этим объясняются меры, принятые иерархами армянской церкви. Ванакан послал Давиду «обличительное послание» и отлучил от церкви всех его последователей (стр. 326). Подобно Ванакану поступили ахпатский епископ Амазасп и сам Киракос Гандзакеци. В Тцар приехали высокопоставленные церковные чины с большой свитой священнослужителей. Но на защиту проповедника из Тцара встал народ.
Историк рассказывает о всемерной поддержке народом «обольстителя» Давида, его готовности помочь последнему даже путем вооруженного нападения на представителей церковной власти. Любопытно следующее обстоятельство: провозгласив себя потомком царской династии Аршакидов, Давид объявил народу, что один из его сыновей должен стать царем армянским, а другой — католикосом и так, с помощью его семьи, должно быть претворено в жизнь видение католикоса Саака о восстановлении армянского царства[59].
Есть в «Истории Армении» также краткое повествование о волнениях в Сюнике. Киракос Гандзакеци, верный себе, говорит об этих волнениях весьма лаконично. Рассказав, что при католикосе Анании Мокаци (943—967) в Сюнике «объявился некий епископ по имени Иакоб, который стал вводить новшества в язык и обряды», он приводит примеры этих нововведений, в числе коих было и требование к нижестоящим церковным чинам не делать подарков вышестоящим.
Затем констатируется: «Он (Иакоб) обрушил на страну... бессмысленные речи, поднял повсеместную смуту во имя нововведений... » В Сюник был вынужден приехать католикос, увещевавший непокорных «оставить бессмысленные и суетные речи». Киракос сообщает, что «взбунтовавшегося против католикоса» Иакоба поддерживали его земляки и, главное, владетельные князья сюникские. Все они были преданы анафеме (стр. 80)[60].
Сквозь лаконичность повествования и стремление Киракоса. представить события как ничего не значащие, «бессмысленные и суетные речи», все же проступает облеченное в религиозную форму проявление недовольства и протест народа. Историк добросовестно констатирует факты такими, какими он их видит. Понятно, что, являясь представителем армянской апостольской церкви[61] и, по всей вероятности, не рядовым, он должен был оценивать всякие проявления общественного недовольства со своих классовых позиций. Однако даже его субъективная интерпретация позволяет составить довольно ясное представление об этих волнениях: их социальном содержании и направленности, размахе и последствиях.
Столь важным событиям, взволновавшим современников и вынудившим принять в них участие самых высокопоставленных и влиятельных церковных деятелей Армении (католикоса Ананию Мокаци — в случае с епископом Иакобом и вар-дапета Ванакана и других — в истории с мельником Давидом), Киракос отводит сравнительно мало места. Зато идеологическим вопросам, связанным с апологией армянской апостольской церкви, толкованию важнейших богословских проблем он уделяет несколько довольно пространных глав. Имеются в виду главы, где излагается так называемый символ веры армянской церкви, даются толкование его различными представителями этой церкви, споры с оппонентами (греческой церковью) и доказательства своей правоты, канонические повеления и циркуляры католикоса (некоторые из них являются документами, которые автор включил в свое повествование в готовом виде). Кроме глав, в которых обсуждаются и излагаются богословские, христологические «проблемы» того времени, много места в книге уделяется жизнеописанию прославленных духовных деятелей, приводится перечень известных вардапетов, дается краткая хроника монастыря Нор Гетик.
Все эти главы, представляя несомненный исторический интерес[62], звучат как утверждение и пропаганда христианства армяно-григорианского толка и направлены против политической и религиозной экспансии извне[63].
* * *
Все исследователи подчеркивали «простоту и удобопонятность» слога Киракоса Гандзакеци, отсутствие у него «риторического красноречия». Однако не всегда это почиталось достоинством автора[64].
Говоря о языке и стиле Киракоса Гандзакеци, следует в первую очередь отметить их неровность, неоднородность. Так, если начало работы написано в основном простым языком, прозаично и неярко, то стиль и язык второй, основной части, особенно в главах, где автор оплакивает бедствия народа, несчастья, обрушившиеся на него, обретают такую эмоциональность, силу и мощь, что исследователи сравнивают их со слогом Егишэ и Аристакэса Ластивертци[65].
И действительно, когда Киракос Гандзакеци говорит о захватчиках, об отчаянии порабощенного народа, в его описаниях появляется чеканность и пафос, характерные для иеремического стиля вообще (см., например, стр. 156—157). Местами наш историк изменяет свойственной ему сдержанности, и тогда строки его звучат необычайно красиво и лирично. Для своего времени Киракос Гандзакеци — широко образованный человек. Он прекрасно знает Библию, историков древности, народные сказания, поговорки и пословицы, владеет множеством языков. И все эти знания он мобилизует и применяет в своем труде. Вообще, ценит просвещение и образование, с восторгом говорит о первых просветителях армянского народа.
* * *
К научно-критическому тексту «Истории Армении» Киракоса Гандзакеци К. А. Мелик-Оганджаняном приложены: список дошедших до нас рукописей этого труда, перечень имеющихся изданий и переводов, а также подробный и всеобъемлющий библиографический список трудов и статей, посвященных Киракосу Гандзакеци и его «Истории»[66]. Не считая целесообразным повторять здесь весь этот список, скажем, однако, что «История Армении» еще в 1870 г. была издана в Петербурге на французском языке в переводе М. И. Броссе[67].
Фрагменты из труда Киракоса Гандзакеци издавались в прошлом веке на французском[68], английском[69] и русском[70] языках известными арменоведами. Есть латинские переводы некоторых отрывков этого труда[71]. В 1946 г. труд Гандзакеци
