наряд; его пустынные дорожки с лужами, в которых отражается хмурое небо; а на газонах первые опавшие листья, сообщающие об увядании природы. Но что привлекло мое внимание в первую очередь, так это лавка, на которой сидят двое на некотором удалении друг от друга. Та самая лавка и нечеткие силуэты, за которыми я увидела себя и Шандора. И название картины – «Двое».
К нам подошел невысокий худощавый мужчина лет сорока с растрепанными волосами и бородкой. На его одежде видны следы краски, и я сразу поняла, что перед нами автор этого произведения.
– Интересует работа?
– Да. Как давно она написана?
– Прошлой осенью. Вот здесь в углу есть указание даты.
Я посмотрела в обозначенное место – заметила дату и подпись художника.
– Сколько она стоит?
– Две тысячи.
– О! Это с рамкой?
– Да.
Я полезла в свою сумочку, вынула из нее кошелек и открыла его. В этот момент на землю летит маленькая квадратная фольгированная упаковка, и перехватить ее на лету, чтобы никто не увидел, не получается. Она падает на асфальт, и я судорожно приседаю, чтобы ее поднять. А сама вся горю и презираю себя за растекающуюся до самых ушей краску на лице. Я боюсь поднять глаза и посмотреть на двух мужчин, что стоят рядом и не могли не заметить планирующего полета упаковки с презервативом. Но, быстро убрав его в свою сумку, я продолжаю разглядывать свой кошелек, словно ничего особенного не случилось. Внутри оказалось всего восемьсот рублей и мелочь, среди которой не набралось бы и пятидесяти рублей.
Я бросила спасительный взгляд на Савельева. Он буравит меня серыми глазами, и я понимаю, что он все еще под впечатлением от увиденной картины, но не той, что называется «Двое».
– Марк, ты займешь мне денег? Мне нужна одна тысяча двести рублей. Я тебе дома верну.
– Она тебе сильно необходима? – указывая на картину, спросила Марк.
– Да.
Савельев бросил взгляд на полотно, на меня, а потом заглянул в свою сумку на поясе. Он достал из нее две зеленых купюры и протянул художнику.
– Спасибо, Марк. Я все верну.
Мужчина, который представился, как Илья Михайлович Гнедов, взял у Марка деньги и, сняв картину со стены, протянул Савельеву.
– Теперь нам придется вернуться до машины, – сказал Марк, когда мы отошли от художника. – Надеюсь, ты не планировала продолжить осмотр выставки?
– Я бы еще посмотрела, но, конечно, нам было бы удобнее вернуться к машине.
– Что за страсть к искусству? Не замечал прежде за тобой такого.
– Разве тебе не нравится картина? – воодушевленно спросила я. – Она так здорово выполнена. Ты только посмотри, какие потрясающие мазки – задний фон, передний. Она такая живая. Мне даже кажется, эти двое в любую минуту могу встать и пойти.
Я шла рядом с Марком, который ускорил шаг и, указывая на картину, обращенную ко мне лицом, восхваляла работу мастера, пытаясь донести до своего спутника, что он хотел на ней показать.
– Лиза, ты можешь мне ничего не объяснять, я все равно далек от этого. По мне так эта мазня не стоит тех денег, что я за нее отдал.
– Марк, я тебе все верну. Сейчас мы доберемся до дома…
– Лиза, дело не в деньгах. Я не возьму у тебя деньги. Считай, что это мой подарок тебе.
– По какому поводу?
– На окончание университета. Такой повод подойдет?
– Спасибо, Марк.
– Не за что, – сказал Марк, а потом торопливо спросил: – Что это было?
– Когда?
– Когда ты полезла в свой кошелек.
Я снова зарделась, и лихорадочно соображала, что бы такого сказать, чтобы было похоже на правду.
– Я думаю, ты знаешь лучше моего, – сказала я.
– Я-то знаю. Зачем тебе это?
– Какая разница, Марк?
– Мне любопытно, зачем девственница носит с собой презервативы.
Я мельком взглянула на Марка, пытаясь увидеть на его лице привычную для таких случаев иронию и насмешку, но он был необычайно серьезен. Словно презерватив в моем кошельке его сильно встревожил.
– Марк, я делала УЗИ, – вспомнила я рассказ Юли об этой процедуре, – для него требовалось иметь при себе презерватив. Поштучно не продавали, и мне пришлось взять упаковку. Это остатки.
– Не знал, что девственницам делают УЗИ внутри.
Ох, и правда, о чем это я? Но почему я перед ним оправдываюсь? Какое ему дело до презерватива в моей сумке?
– Когда требуется, делают, – только и сказала я.
Марк положил картину на заднее сидение в машине изображением вниз, и закрыл дверцу. Я стояла рядом и представляла, где размещу ее дома и как буду бережно протирать с нее пыль, чтобы не пострадало красочное покрытие. Марк взял мои руки в свои ладони и с легкой улыбкой посмотрел в мои глаза.
– Я рад, что доставил тебе удовольствие и вызвал твою улыбку.
– Спасибо, Марк. Я правда очень довольна. Она такая красивая, тебе нужно приглядеться к ней. И лучше издалека. На расстоянии такие картины смотрятся цельнее. Мазки как бы сливаются…
– Ты́ красивая, – перебил меня Марк.
Он подался вперед, и не отверни я голову, он бы меня поцеловал. Я чуть отстранилась от него и снова обернулась к нему лицом.
– Марк, что происходит? Вчера, сейчас…
Я попыталась высвободить свои пальцы из его рук, но он лишь крепче их сжал и насмешливо улыбнулся.
– Извини, наверное, это гормоны. У меня давно не было девушки, и мне немного сносит голову.
– Да, Марк, это ты правильно заметил. Я понимаю, что над тобой довлеет авторитет твоей мамы, но давай не будем поддаваться на ее провокации.
– Хорошо, как скажешь. Куда дальше? Домой или продолжим прогулку? Можно теперь пойти до «Авроры», поесть пиццу.
– Пойдем.
Я снова взяла Марка под руку, и мы двинулись к кинотеатру «Аврора». Мы перешли на бульвар, который в разные годы назывался Ростовским, Шевченковским, бульваром на ул. Красной, и который давно стал излюбленным местом для прогулок всех жителей Краснодара. Широкие аллеи с разными деревьями и кустарниками, многие из которых остаются зелеными и в зимнее время года, цветочные клумбы, дополняющие окружающий летний пейзаж сочными яркими красками, и многочисленные лавочки придают этому месту гостеприимного уюта и располагают к приятному отдыху.
– Тетя Марина на даче?
– Да, вчера не ездила, так ночь плохо спала, переживала за свой огород.
Мы улыбнулись. Тете Марине пить не давай, а без дачи она прожить не может.
– А ты почему не поехал?
– Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
– Ты мог позвонить.
– Ты же знаешь, увидеть и позвонить не одно и то же, – и, повернув ко мне голову, уточнил: – знаешь
