сделала вид, что поверила ей, и заявила, что раз у нее такие сильные головные боли, значит, я запишу ее к врачу, чтобы выяснить причину. Сделаем обследование, сходим к неврологу, пусть выпишет таблетки. Естественно, Кира отказалась – я же сразу поняла, что головная боль – это выдумка. Кира никогда не пропускала учебу по этой причине, просто пила таблетки и шла в школу или на пары в училище. Но самое главное – дочь отказывалась ехать на практику в лагерь. Тут уж я совсем ничего не понимаю – еще недавно она с восторгом рассказывала мне о своем желании ехать в лагерь, а сейчас заявляет, что никуда не поедет! В поликлинику на обследование идти отказалась, хотя я предположила, что Кира просто устала. Но потом я поняла, что не в хронической усталости дело. Дочь чего-то боится – я это вижу по ее глазам. Раньше она была воодушевлена учебой, я понимала, что Кире нравится делать задания, она получает удовольствие от своих занятий. А сейчас я вижу в ее глазах страх и какую-то безысходность. Она словно затравленный зверек – ищет, куда бежать и где спрятаться, но при этом ничего мне не рассказывает. Я вижу, что она пропускает занятия не из-за лени или распущенности – нет, она чего-то боится. Причем до такой степени, что даже мне, самому близкому человеку, не решается в этом признаться. Я уже подумывала о том, чтобы взять несколько выходных на работе, поговорила с начальником, но он дал мне только один день отгула. Ситуация безвыходная – и на работе проблемы могут возникнуть, а лишаться выгодного места мне нельзя, – и дочь в опасности. Если бы я знала, как ей помочь… Но Кира мне ничего не рассказывает, и что с ней могло произойти, я представления не имею. Я уже все предполагала – может, связалась с дурной компанией, или начала употреблять наркотики, а то и ограбила кого-то… Но толку в моих догадках никакого нет, только себе нервы зря истрепала. Вот и решила обратиться к вам – вдруг вы сможете мне помочь и что-то узнать… Ведь неспроста Кира так переживает – наверное, дело серьезное, моя дочь не стала бы просто так пропускать занятия, без которых она еще недавно жить не могла! Скажите, вы могли бы взяться за мое дело?
– Скажите, а кроме прогулов и странного поведения, вы не замечали еще каких-то необычных вещей? – вопросом на вопрос ответила я. – Не появлялись ли в доме чужие предметы? Или какие-нибудь странные таблетки без названия? Не помните ничего такого?
– Вы намекаете на наркотики? – догадалась Елена. Я пожала плечами.
– Я пока ничего не утверждаю – просто пытаюсь собрать воедино все известные вам факты, – пояснила я. – Подумайте хорошо, прежде чем отвечать. Чем больше вы вспомните, тем скорее я пойму, что происходит с Кирой.
Елена снова отпила глоток кофе из своей чашки, аккуратно отломила кусочек штруделя, однако есть его не стала. Она задумчиво отломила еще один кусок, потом – еще один. Я поняла, что женщине просто нужно чем-то занять руки – вот она и издевалась над несчастным десертом. Я доела свою порцию штруделя и допила кофе. Елена к еде так и не притронулась.
– Честно говоря, я ничего не могу вспомнить, – наконец призналась она. – Вроде я не находила ни таблеток, ни порошка, ни бутылок из-под алкогольных коктейлей. Ничего. Знаете, сегодня понедельник, и когда я уходила, дочь осталась дома. Под предлогом, что у нее дико болит голова. Обычно я ухожу к восьми утра, сегодня пришлось ей соврать, что на работу мне нужно к девяти, но Кира никак не отреагировала на это. Мне кажется, она и не поняла, что я сказала. Хотя в любой другой ситуации дочь непременно бы спросила, почему мне не нужно ехать в офис к восьми, ведь она знает, что у меня рабочий день начинается рано. Я пыталась дать ей обезболивающее – может, на самом деле ее мучает мигрень, – но она попросту заперлась в своей комнате, показывая, что не хочет меня ни видеть, ни слышать. Я уехала из дома – вроде как на работу, и оттуда позвонила вам. Мне кажется, что она всю неделю, которую прогуливала, попросту сидела взаперти – потому что она чего-то боится. Сомневаюсь, что Кира вообще выходит из дому, я только недавно обратила внимание, что в холодильнике нет новых продуктов. Дочь по-прежнему готовит еду, но в основном это либо пельмени из морозилки, либо какие-нибудь макароны или гречка, словом, то, что есть у нас в запасе. Раньше она постоянно покупала либо овощи, либо фрукты – Кира следила за тем, чтобы питание у нас с ней было разнообразным, сама мне говорила, что надо есть витамины. Не подумайте, что я плохая мать – в крайнем случае я и сама бы нашла время на кулинарию, просто дочери нравится заниматься приготовлением еды, я видела, что она относится к делу творчески, как, впрочем, и к любым другим задачам. Вот и не мешала ей – пускай готовит, раз ей так нравится. Кира и за продуктами любила ходить, вот только в последнее время она этого не делает… Из-за постоянной загруженности на работе я ничего не замечала, но когда мне позвонила Снежанна Александровна и сказала, что Кира якобы болеет, у меня словно глаза раскрылись. Я ведь не обращала внимания ни на незамысловатую еду, ни на пустой холодильник… Приходила домой и с ног валилась от усталости. А теперь еще и проблемы с дочерью добавились… Я ведь так радовалась, что, когда Кире было тринадцать лет, у нее не начался «кризис подросткового возраста». Обычно все дети в это время становятся неуправляемыми, а моя дочь как была тихой, спокойной, «примерной» девочкой, так и осталась. Я думала, что это своеобразная награда мне за то, что я одна воспитываю ребенка. Если бы Кира начала мне грубить и пропадать до утра в каких-нибудь клубах, я бы не выдержала. Но моя девочка понимала, как мне тяжело, и всячески пыталась помочь мне. И вот теперь – это… За что мне такое, а? Как помочь Кире? Пожалуйста, сделайте что-нибудь…
– Елена, успокойтесь, – прервала я ее причитания. – Может, все не так страшно, как вы думаете. Как я поняла, Кира сейчас дома, верно?
– Скорее всего, – кивнула женщина. – Сомневаюсь, что она пошла в училище… Если Кира сказала мне, что у нее дико болит голова, значит, она собирается снова сидеть взаперти. Я боюсь, как бы у нее не начались серьезные проблемы с психикой. Я
