знают. А может, это просто город маленький. Здесь вообще все друг друга знают, без вариантов».
11
«Одна вшивая розочка. Да, красная. Да, большая. Но опять нищебродская какая-то. Зато Бандерас такой Бандерас: симпатичный, что убиться можно, и смотримся мы вместе ошеломительно. Ну и что, что одна роза! Он старался, не с пустыми руками пришёл, хотя я его морозила неделю почти: „занята“, „уроки“, „родители“, „качалка“… Всё равно приятно, что с цветами. Цветком. А АраГор мне букет лилий подарил. Спросил в аське: „Малышка, какие твои любимые цветы?“ Я ничего лучше не придумала, чем ответить, что лилии. На следующий день притащил целый букет.
От Бандераса опять воняет сигаретами. Я с отцом, конечно, уже привыкла к этому запаху. Но то папа, а это какой-то левый чувак. Обнять меня пытается. Ну ладно, на проспекте можно. Главное, в качалку не заходить и на Космодром не соваться. Да и Тёма писал, что на репетиции сегодня до девяти. Как раз с семи до восьми погуляем, потом скажу, что папа ждёт, мама ждёт, бабушка волнуется, – совру что-нибудь. И пойду к ним на базу. Главное, не домой. Домой нельзя: отец не выпустит потом, скажет, что поздно. Кучу аргументов найдёт: про школу вспомнит, уроки, темноту, маньяков, ножевые, которые штопал по дежурству… А закончится всё его любимым: „Потому что я так сказал!..“ Сообщение пиликнуло. Как бы незаметно посмотреть?»
АраГор Скучаю! Репетируем всего час, а я только о тебе думаю.
«Артём – сказочник, блин. Но приятно… Ещё одно, сразу…»
АраГор Что ты со мной делаешь, Аля? Придёшь сегодня, малышка?
«От второй эсэмэски всё зашевелилось. И Бандерас как-то сразу подурнел. Надо завязывать и идти на „репу“».
«Стрёмно всё-таки в этих гаражах. Винтовой подъём по проезжей части – это что-то с чем-то! Ещё и лес „маньячный“ ужаса нагоняет. Ни одного фонаря сбоку от дороги, а по проезжей части – машины. Жаль, что собаку пришлось бабушке отдать из-за маминой аллергии. С ним тут вообще не страшно было. Прям совсем. Единственная проблема – другие кобели. Но это решаемо – меня он никогда не бросал, не тащил. Надо будет с отцом в следующий раз в Загорск съездить. Увидеть и бабушку, и собаку… Почти дошла до гаража этого жопного. Отсюда аж слышно завывания Торина и кривой соляк Михалыча. Тоже мне „Машин Хэд“. Брезент тяжеленный. Твою ж мать! Руку ободрала. Ради чего всё это? А если АраГор увидит?
Играет, не слышит ничего, в наушниках сидит. О, заметил – спину выпрямил. Я ему нравлюсь. Наверное. Точно нравлюсь. Иначе зачем меня звать? На группи я мало похожа, кажется. Надеюсь, Тёма не считает, что ради музыки их косячной сюда таскаюсь. А зачем таскаюсь, кстати? Пусть сам приходит! У меня гордости нет, что ли. Тишина. Почему тишина?»
– Алла, привет! Как дела?
«Улыбка у клавишника такая добрая. И выглядит он очень адекватным парнем. Может, на него переключиться? Да вроде есть у него какая-то Катя…»
– Привет, Михей, отлично отыграли! Собираетесь уже?
«Уши заложило у меня от ваших басов».
– Да, вроде всё. Тёмыч сейчас подойдёт.
«А почему он сразу не подошёл? В барабанах своих копается. Зря припёрлась?»
– Аля, я сейчас, надо отцепить педаль! Михей, не приставай к моей девушке!
«Артём, а ты не офигел? Какая я тебе девушка? С другой стороны, можно и разрешить ему так думать. Приятно, что при своих друзьях он тоже называет меня своей девушкой. Приятно, блин».
– Тёмыч, ты ж знаешь, я чисто по-дружески. И вообще, иди сам тогда сюда, нехорошо заставлять даму ждать!
– А я уже здесь!
«Прискакал, обнимает за талию. Ну приятно, ничего не могу сказать. Так сильно обнимает и в шею дышит. Сил никаких нет вырываться. А надо, чтобы не думал, что ему всё можно уже. Мама говорит, что надо всегда отстраняться после того, как подпустила».
– Михалыч уже курит? Закрываемся?
«И Торин очухался, перестал эсэмэски строчить. Иришка какая-то у него, девушка вроде… Долго они с этой дверью-недверью возятся. Чем позже приду, тем больше подробностей мама будет вытягивать. Клещами. Притом что настроение может быть разное: казнить или миловать. Но сейчас, конечно, реже. Раньше, в детстве, любая мелочь, притом непонятно какая, могла ей крышу сорвать: то нормальная, любящая мама, а то… Тряпка в коридоре сухая, когда она с работы пришла, и понеслось… Крик, истерика, и я уже не „доченька“, а „тварь“ и „скотина неблагодарная“, вот в меня летит вилка, тарелка, нож, картина… Один раз даже рыжее кресло. Как она его вообще смогла кинуть? Я от поворота ключа замирала. Многое уже и не помню, как в тумане всё. Помню, как плакала и просила меня простить, говорила: „Мамочка! Прости меня! Я плохая! Я тебя люблю, больше всех на свете!“ А она кричала, что я идиотка и ничего не понимаю, что она меня видеть не хочет. Потом… потом не разговаривала со мной часами, говорила: „Уйди от меня, дура неблагодарная“, а я всё плакала, плакала…
Мама, правда, быстро остывала. Через некоторое время звала меня на кухню как ни в чём не бывало, как будто всё кончилось или вообще не было ничего. Теперь-то поменьше всего этого… Только сейчас дошло, что такого уже и не бывает почти. Странно, может, она спокойнее стала, а может, я научилась „читать“ её, реагирую заранее? Не знаю, но сейчас полегче. Папе, главное, не скажешь. Я пыталась, а он всегда: „Она мать! Она тебе добра желает“. И ещё моё любимое: „На мать обижаться нельзя!..“ Какие тут обиды? Почаще бы из дома сваливать, и всё. Поэтому вру постоянно, что учёба, школа, курсы в универе…»
– Аля! Аля!
Голос АраГора вроде.
– М? Что?
«Точно его, он меня за талию ведёт, обнимает… Руки потные».
– Я тебя минуту уже пытаюсь спросить, куда идём, а ты в нирване где-то, точно не со мной здесь. – Сильнее талию сжал.
– Задумалась просто… Пошли на памятник? Или со «Страмослябами» потусуемся на канале?
– К «Страмослябам» неохота. Мне Князь и Эльдарон со своей музыкой не очень: какая-то калька непонятно на что – то ли «Айрон Мэйден», то ли «КиШ». Ещё одеты как клоуны. Металлисты – это не косухи, а музыка, я считаю. Ненавижу с ними сидеть, когда они репетируют… Что-то я всё про них, ну их к «Мановару». И на «Пам» неохота – народу там толпа. Пошли чаю попьём?
– Тём, куда чаю? Вечер уже, в «Уно» не сядешь, «Якитория» далеко. Мне через час надо дома быть уже. Мать сожрёт, будет или подробности требовать ласково, или жёстко орать.
– Пошли ко мне?
«Глаза-то у него как заблестели».
– Слушай, я думаю, не успеем. Пока дойдём, пока чай с печеньками. Давай лучше просто погуляем?
«А чаю я бы попила, но он приставать начнёт. Странно будет, если нет. А я не готова, особенно с ним. Первый раз должен быть с любимым человеком. Или это мне кажется? И уже надо? Чего надо, шестнадцать лет пока, десятый класс. А Верка уже со Стасом своим вовсю трахается. Хотя мама мне вечно твердила, что Верка отличница и, вообще, надо быть как Верка, но в этом я бы не хотела. Не хочу так. По кустам и хостелам шариться. Я красиво хочу…»
– Ты опять куда-то уплыла?
«Нервный Тёма какой-то».
– Я тут. Что ты говорил?
– Я сказал, что мне с барабаном сложно таскаться. Давай я его занесу и провожу тебя обратно?
– Хитрый! Заходить не буду.
– Как скажешь, маленькая.
«Лыбится. Считает меня маленькой девочкой? Не „малышка“, а „маленькая“. Ну-ну, ещё побегаешь за мной».
12
«Мама дома, не спит. Отец на кухне перед теликом опять, мать в комнате что-то смотрит. Ну да, как всегда, „Секс в большом городе“. По НТВ показывают опять, что ли»
– Привет, мам! Я дома!
– Как погуляла?
– Хорошо, с Бандерасом, потом с АраГором.
«Про репбазу лучше не говорить».
– Бандерас симпатичный, если мне память не изменяет. Ты их выбираешь, чтобы в именах не путаться? Артёма твоего я не видела. Фотка есть?
– Да он несимпатичный, так себе, если честно. Но еврей, по матери. Из хорошей семьи, хотя
