чего не было у них.
Я хочу, чтобы они мной гордились.
Я благодарю женщину, вешаю трубку и смотрю в пол. На меня обрушивается жестокая реальность, и я опускаю плечи. Вот отстой.
Рядом со мной открывается дверь и чуть меня не задевает. Я пячусь назад, но спотыкаюсь об одну из своих коробок для переезда и грохаюсь на задницу.
– Извини! – с испуганным видом поднимает меня Хейзел. – Все в порядке?
Я, морщась, потираю руку.
– Все в порядке. Не надо было стоять у двери.
Ее квартира – это совсем маленькая студия, потому что Ванкувер чертовски дорогой город. Именно поэтому мне нужна работа, если я планирую переехать.
– Как вчера прошло? – Она идет на кухню и выкладывает ингредиенты для смузи.
Когда я пришла домой вчера вечером, она вела занятие по йоге. Помимо своей основной работы физиотерапевтом в хоккейной команде Хейзел еще преподает йогу – и это ее истинная страсть. Сегодня утром у нее было раннее занятие перед работой.
Я делюсь с ней печальными новостями, которые только что узнала, и у нее буквально отвисает челюсть.
– И они даже не сказали почему?
– Не-а. – Где-то между ребер разгораются угольки ярости, и внутри все сводит от злости. – Но вел он себя как козел. За все время едва пару слов из себя выдавил. Просто сверкал и стрелял в меня своими глазищами. – Я хмурюсь и рычу.
Хейзел приподняла темную бровь. Ее волосы темнее моих – она шоколадная шатенка, а я скорее русая.
– Думаешь, он тебя вспомнил?
– Нет. Точно нет. – Я скидываю ботинки и ставлю их обратно в шкаф. – Он даже не представился.
Она выглядывает из кухни с возмущенным видом.
– Грубо.
– Ага. – Я качаю головой и плюхаюсь обратно на диван. – Очень грубо. Да, он сексуальный, богатый и знаменитый, но я ведь тоже человек, правда?
– Точно, – энергично кивает Хейзел в знак согласия, и хвостик подпрыгивает у нее за спиной. – Ты человек. Ты заслуживаешь уважения.
– Уважения? – фыркаю я. – Он не знает такого слова. Он вел себя так, будто я клоп, которого надо выбросить в мусорку.
Хейзел сжимает зубы.
– Ненавижу его. Всех хоккеистов. – Ее глаза сужаются. – Они хуже всех.
Хейзел встречалась с хоккеистом в университете, но он ей изменил. На этом история закончилась. Мы об этом не вспоминаем.
– Хуже всех, – эхом отзываюсь я, сложив руки на груди. Я отбиваю ногой стаккато, а внутри у меня все завязывается в узел. Я вчера отлично справилась, и я идеально подхожу для этой работы.
После Зака моя самооценка и так сильно пострадала, а теперь это? Как говорится, не бей лежачего.
Я вспоминаю себя месяц назад, в аэропорту, в ожидании самолета до дома. Менеджер тура вызвала такси, и я думала, что оно отвезет меня к автобусу, в котором мы все вместе поедем в следующий город. Вместо этого меня доставили в аэропорт, и, когда я в недоумении начала набирать всем подряд, никто не отвечал.
Наконец Зак мне перезвонил.
– Ох, черт, – сказал он. – Она уже отправила тебя в аэропорт? Я хотел сначала с тобой поговорить.
Он бросил меня по телефону. Сказал, что мы стали разными людьми, что мы больше не подростки и он хочет понять, кто он без меня. Мы встречались восемь лет, с десятого класса, а он попросил свою сотрудницу от меня избавиться.
Когда ему предложили поехать в тур на последнем году университета, он договорился о работе и для меня. Меня назначили ассистентом координатора тура, чтобы нам не пришлось расставаться надолго. Когда у него был затык с песней, мы вместе над ней работали: я играла на гитаре, он придумывал стихи. Я всю свою жизнь поставила на паузу, чтобы быть рядом, пока он воплощает свои мечты.
У меня горит лицо, когда я вспоминаю, как плакала в туалете аэропорта – одинокая и потерянная. Никому не нужная, как мешок мусора на обочине.
А парни типа Зака и Джейми? Они думают, что мир вращается вокруг них. Они думают, что могут просто выбрасывать людей после того, как теряют к ним интерес. Меня пронзает стыд, а сразу вслед за ним – ярость.
Я так устала быть одной из этих девчонок. Которых вышвыривают.
Я выпрямляюсь на диване, все больше распаляясь.
– Я поговорю с ним лично.
– Эм, – Хейзел смотрит на меня круглыми глазами, удерживая руками блендер. – Не думаю, что это хорошая идея.
У меня учащается пульс при мысли, что я выскажу все Джейми Штрайхеру в лицо. Мне до смерти надоело, что мужчины вытирают об меня ноги.
– Ты постоянно говоришь, что мне нужно высказать вселенной все, что я хочу, – отвечаю я Хейзел.
– Да, вселенной. Не ему. Он, скорее всего, вызовет полицию.
– Не вызовет он полицию. – Я представляю, как он насильно выволакивает меня из своего дома, перекинув через плечо. У меня странно сводит между ног. О! Мне нравится эта мысль.
Неважно. Не суть. Он – король гондонов, но мне нужна эта работа.
Хейзел разражается хохотом.
– Вот как ты попадешь на первые страницы газет. «Местную звезду хоккея преследует безумная сталкерша».
– Я не собираюсь его преследовать. Я хочу вернуть свою работу.
Может, она права и прибегать к нему с шашкой наперевес это и правда не самая здравая мысль. Она снова поворачивается к столешнице, чтобы доделать смузи, и тут я замечаю формочку для маффинов, которую использовала на прошлой неделе.
Тут мне в голову приходит идея. Хейзел права – если я явлюсь к нему и начну требовать назад работу, он решит, что я псих.
А вот если я приду с маффинами, то просто лишний раз продемонстрирую, какой замечательной ассистенткой могу быть. Никто не вызывает полицию, когда ему приносят кексики.
Когда я рассказываю Хейзел о своем плане, она смеется.
– Не буду выключать телефон на случай, если придется вытаскивать тебя из тюрьмы.
Через два часа маффины уже на столе – остывшие и украшенные. Глазурь лежит идеально, а сверху они посыпаны жизнерадостной разноцветной крошкой. Но внутри этих кексов – вся моя ненависть. Я чуть костяшки не сбила, когда замешивала тесто, вкладывая в него всю свою обиду на Зака, Джейми и всю свою жизнь, которая ставит меня в такие идиотские ситуации.
Насколько я знаю из расписания Джейми, которое он мне предоставил, он должен быть дома через десять минут. Так что я складываю маффины в контейнер и собираюсь уходить.
Хейзел весело улыбается, пока я натягиваю ботинки.
– Сделай его, подруга.
По дороге в квартиру Джейми меня застает дождь. Я забыла, что погода в
