выкинет.
Дамиано изучает мое лицо, проникая в мои мысли, и говорит:
– У тебя был тяжелый день.
Он прав. Так и есть, но в его попытке предложить сеанс психотерапии нет необходимости, а спор с моим отцом, во время которого он зашел сегодня утром, – это не то, что я хочу с ним обсуждать. Он знает это.
Я наклоняю голову.
– Говори своим голосом большого мальчика, Дам. Что ты хотел сказать?
Его взгляд едва заметен, но он кивает.
– Сегодня вечером ты задержалась без причины. Твой отец ожидал тебя здесь в шесть тридцать и начал допрос ровно в шесть тридцать одну. Я потратил последний час, безуспешно пытаясь отвлечь его. Я не смогу прикрывать тебя, если ты не говоришь, когда это нужно делать, и не сообщаешь, где находишься.
– В случае, если мне понадобится, чтобы ты меня прикрыл, ты узнаешь об этом первым, а что касается того, где я была, то для этого они и нужны, – я щелкаю по золотому браслету на его запястье.
– Мы же договорились, никакой лишней слежки.
– Вот именно. Если бы у тебя были причины для беспокойства, ты бы проверил. Ты меня знаешь. Мне нужна была минутка отдыха.
Его взгляд смягчается, и я ненавижу этот момент, поэтому, когда он произносит мое имя, я перебиваю его:
– Передай отцу, что я скоро спущусь. – Я буду улыбаться и говорить все, что нужно, чтобы исправить ситуацию, и притворяться, что он не совершает ошибки, которая обязательно ему еще аукнется, но, когда это произойдет, я с радостью напомню, что я предупреждала.
Но я не говорю об этом Даму.
Дамиано не отвечает, но после секундной паузы он протягивает руку, и его большой палец скользит по моей скуле. Он всегда хорошо выполнял то, о чем я прошу, и никогда не давил слишком сильно.
Он все понимает.
Ни для кого не секрет, что он хочет, чтобы я приняла его предложение о большем, и, хотя я знаю, что он заботится обо мне как о друге, я также знаю, что это не более чем игра во власть.
Я знаю, потому что мы с ним говорили прямо. Я знаю, чего он хочет, а он знает, чего я точно не хочу.
Он хочет жениться, как только ему исполнится двадцать два года, а я хочу, чтобы мой отец мною гордился, чтобы я могла претендовать на то, что принадлежит мне как прямой наследнице – место главы, которое занимает мой отец в Союзе Грейсон, союзе между четырьмя семьями, созданном, чтобы держать нас на вершине, – и не хочу, чтобы в это время какой-то мужчина шептал мне на ухо, как и что нужно делать. Дам говорит, что он бы не посмел, и я знаю, что он не лжет.
Но сегодняшняя правда часто становится завтрашней ложью, почти всегда случайно.
Я не смогу обвинить его в том, что он не сдержал своего слова, и мне бы не хотелось, чтобы ему пришлось умереть из-за этого.
Слово «ложь» такое же короткое, как слово «смерть», не просто так, по крайней мере, так говорит мой отец.
Я не знаю, почему Дам так торопится. Мы застряли в обучении, которое от нас требуется, даже несмотря на то, что наш коэффициент интеллекта может превзойти IQ некоторых профессоров, работающих в Академии Грейсон Элит. У нас обоих есть свое место в этом мире, где все сказано и сделано, но никто не знает, что это за место.
Его нужно заслужить, как и все то, что стоит иметь в жизни.
Дамиано наклоняет голову, мягко прижимаясь губами к уголку моего рта, а затем выходит за дверь через несколько секунд после того, как отпускает меня.
Я следую за ним к двери и хлопаю ладонью по большому квадрату на стене слева. Стальные штыри, выступающие с обеих сторон, соединяются вместе. Все остальные теперь отрезаны, – даже мои девочки теперь не могут войти без моего разрешения.
Бросив взгляд на лепнину в виде короны наверху, я возвращаюсь к бару, поджимая губы при виде графина, доверху наполненного «Реми Мартин Луи». Только в моем мире считается нормальным, чтобы в номере, предназначенном для трех восемнадцатилетних девушек, был запас спиртного, достойного короля.
Или королев, в нашем случае.
Королев из криминального подпольного мира.
Наливаю чуть меньше порции в маленький хрустальный бокал и подношу его к губам, чтобы медленно вдохнуть аромат дуба и сливочной ириски. Вслепую расстегиваю молнию на левом бедре и сбрасываю тяжелую школьную форму на пол.
Положив локти на стойку бара, я откидываю голову назад, закрываю глаза и наслаждаюсь моментом одиночества, испуская долгий, медленный вздох.
Кажется, я держусь уже несколько дней. На самом деле прошло всего несколько часов с тех пор, как отец сообщил мне эту нелепую новость, и это скручивает меня изнутри раздражающей смесью гнева и предвкушения.
Но серьезно – о чем, черт возьми, он думает?
– Я не эксперт, но я уверен, что именно так и следует носить эти каблуки.
Глубокие, скрипучие слова доносятся откуда-то из-за моей спины, обрывая мои мысли, и требуется настоящее усилие, чтобы не подпрыгнуть на сиденье.
С уверенной, натренированной грацией я направляю свое внимание через плечо в дальний правый передний угол комнаты, где стоит черное бархатное кресло, и этот особый уголок не освещен не просто так.
Золотистая окантовка вдоль изгиба стены создает едва заметное отражение от люстр, лишь очерчивая силуэт, но не более.
Ни один мужчина, которого я знаю, или женщина, если уж на то пошло, не осмелились бы проскользнуть в этот номер без разрешения.
Наступает тишина, и тень наклоняется вперед, свет падает на что-то блестящее с левой стороны его лица.
В ответ сверкает серебряная петля, идеально изогнутая вокруг полной нижней губы.
Шок берет надо мной верх, зрачки расширяются, когда я начинаю узнавать его, и он это понимает.
Мрачный смешок раздается в воздухе, звук глубокий и раскатистый, как отдаленный гром, а затем его пристальный взгляд скользит по моему телу. Он обнажает зубы и играет с пирсингом, прежде чем посмотреть вверх, остановившись на моем лице.
– Мы снова встретились, богатая девочка. – Он вскидывает голову, расплываясь в безжалостной, торжествующей ухмылке. – Ты собираешься предложить мне выпить или как?
Что.
За.
Черт.
Глава вторая
Роклин
ЖЕЛАНИЕ СДАТЬ ЭТОГО ПОДРАЖАТЕЛЯ ДОН ЖУАНА В РУКИ МОЕЙ ОХРАНЕ велико, но острая искра интриги и явное отсутствие чувства самосохранения с его стороны почему-то сильнее.
Он никак не мог следить за мной от заправки.
