Зато оставшиеся одноклассники, наоборот, поставили себе цель пробуравить меня взглядами. Большинство смотрело на меня с недоумением и растерянностью – как так получилось, что это тут у нас сидело, оказывается, а мы и не знали. Да, в классной иерархии что-то произошло, лидер категории «альфа-хулиган» был потрепан каким-то омегой-ботаником.
При этом слово «ботаник» отнюдь не подразумевало умного, но дохлого интеллигента, нет, в Японии, если ты дохлый, но отличник – уважение окружающих тебе обеспечено. Поэтому в классе есть несколько вершин власти, ну или группировок – официальная, ребят и девчат, которые хорошо учатся, исполнительны и не допускают нарушений или замечаний. Эти, как правило, на хорошем счету у учителей и работников школы.
Сюда входят староста, помощник старосты, отличники и те, кто хотел бы к ним примкнуть. Там своя иерархия. Вторая ветвь власти – это хулиганы. Тут все просто, дерзкие ребята, показывающие всем своим видом пренебрежение школьной системой, бунтари и все такое. Драки, курение за школой, контрабанда спиртных напитков, какие-то сборища (назвать это вечеринками язык не повернется), цепи вместо брелоков на ключах, прикрепленные огромными карабинами к поясу, расстегнутые до пупа рубахи, закатанные рукава и здоровенные чубы. Кстати, в отличие от официальной школьной иерархии в хулиганской среде существовало как бы две ветки – мужская с Цудзи во главе и девичья с Кин Иошико, яркой представительницей культуры гяру-герл, крашеной блондинкой в клетчатой короткой юбке и с кучей колец на пальцах, в черных очках почти при любой погоде и с яркой помадой, несмотря на школьный запрет на косметику.
Иошико была родом из Кореи, изучала тхэквондо и даже принимала участие в районных чемпионатах. Кроме этих, существовала также еще одна вершина школьной социальной жизни – красивые девчонки.
Там властвовала Снежная Королева Юки со своей свитой из двух близняшек и ее конкурентка Аоки-чан, производившая вид простой и милой девчушки, с тремя ближайшими подружками – такой себе квартет из райских птичек.
Остальные одноклассники либо стремились прибиться к какой-нибудь из групп, либо входили в безликую серую массу неудачников. Нет, на самом деле среди этих неудачников были и свои мелкие группки, но влияния на погоду в классе они не имели.
Что касается Синдзи-куна, то он был неудачником и рохлей, и его мнение и существование никого не интересовало. И я бы с удовольствием оставил все как есть, потому что такое положение меня устраивало. Лезть в лидеры класса, показывать свою крутость и офигенность – зачем? Я прожил одну жизнь, прожил ее ярко и насыщенно, умер, как и полагается мужчине – в бою. Я не ожидал следующей жизни, но видимо так уж устроена вселенная, может быть, и после этой жизни я снова перерожусь, и так бесконечное количество раз. Что я точно знал, так это то, что энтузиазма в завоевании и осуществлении новой жизни у меня стало меньше. Смысл? Завоевать мир? Заработать, украсть, отжать миллиард? Создать свой гарем?
Радости от этого очень мало, а вот забот – очень много. Как там у Булгакова – «он не заслужил свет, он заслужил покой». Вот. Я заслужил покой, как Мастер. Я тоже хочу большой дом на берегу моря, где буду проводить дни и ночи в покое. Да, друзья, да, пусть будет жена или жены – но уж тут надо постараться подобрать спокойных. И тех и других. Поэтому жизнь, где мое мнение и существование не заботило окружающих, была тем, что доктор прописал.
Вот только чертов Цудзи не вовремя влез. Можно было терпеть, но, во-первых, это некомфортно (а покой – это и комфорт), а во-вторых, такие как он на этом не останавливаются. Терпеть тут не получится. Этим ребятам нужно довести тебя до грани, тогда они чувствуют, что день прожит не зря. А потому надо было изменить свой социальный статус и занять нишу странного типа, которого лучше не трогать, ибо чревато. Надо, конечно, подтянуть свое тело. Заняться собой, наработать форму, раз уж я в этом теле надолго – надо сформировать его как следует, да…
Задумавшись об этом, я медленно побрел домой после школы. Идти было не так уж и далеко – около километра по узким улочкам, а возле дома я зашел в маленький продуктовый магазин Тамагавы. Зазвенел колокольчик, прикрепленный к дверному косяку, оповещая продавца, что зашел покупатель, и стоящая у прилавка пухленькая девушка улыбнулась мне и склонилась в легком поклоне.
– Синдзи-кун! Добро пожаловать!
– Здравствуйте, Иноэ-сан. Как у вас дела?
– А как могут быть дела в маленьком магазинчике этого бездельника Кенты? Вечно он напьется, а потом валяется в кровати два дня подряд, а я стою у прилавка как привязанная. – Она сложила руки на груди, выражая недовольство. – А мне, между прочим, Ямасита-кун, уже двадцать пять! Я так замуж никогда не выйду.
– Обязательно выйдете, Иноэ-сан. Вы обаятельны, и у вас красивая улыбка, – сказал я, встав у прилавка и хлопая по карманам в поисках кошелька.
– Ой, да что ты говоришь, – всплеснула руками девушка, расплывшись в новой улыбке, – вот только этого никто и не замечает. Вот только ты, Синдзи-кун, и замечаешь. Пожалуй, мне стоит подождать, когда ты вырастешь и станешь настоящим мужчиной.
– Ну не стоит себя так утруждать, Иноэ-сан, я уверен, что в ближайшем будущем найдется ваш принц, который и унесет вас прочь из этого магазинчика. – Кошелек не находился. Я попытался вспомнить, куда я его дел. Да вроде никуда, он всегда лежал у меня в одном и том же месте – в нагрудном кармане пиджака.
Одна из привычек Синдзи-куна. Его мама очень боялась карманников и рассказывала страшные истории о том, как в токийском метро карманники орудуют заточенной до бритвенной остроты монетой, вскрывая карманы и сумочки, а если жертва обнаруживает кражу и начинает кричать или хватать карманника, то тот с размаху полосует этой же монетой по глазам.
Почему из этого следовал вывод хранить кошелек в нагрудном кармане было непонятно, однако впечатленный этими рассказами Синдзи-кун носил кошелек только так. Я сам в прошлой жизни не придавал этому особого значения и носил кошелек, как правило, в кармане брюк, но кто я такой, чтобы противиться детской травме и полезной привычке своего… партнера по телу? Брр… звучит как-то слишком. Тут я понял, что опять «завис» и стою перед прилавком, глядя в пространство стеклянными глазами.
– Э-эм… Иноэ-сан, извините, я кошелек найти не могу… – говорю я, продолжая поиски уже в рюкзаке.
– Боже, боже, да какие могут быть счеты между двумя настолько близкими людьми. Думаешь, мне придется сменить фамилию
